Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

— Вообще-то нет, миссис, но порой чертовски мешает, — пробормотал он.

Будучи выведен из строя, Томпкинс не принимал участия в ночной засаде на контрабандистов, но слышал об этой операции («Не из первых уст, миссис, но наслышан, вы меня понимаете?») и знал, что там случилось.

Сэр Персиваль предупредил Джейми об опасности, чтобы Джейми не заподозрил его в причастности к нападению и, будучи схвачен, не развязал бы язык насчет своих денежных взаимоотношений с сэром Персивалем, что последнему было совсем ни к чему.

В то же самое время сэр Персиваль знал — от своего соглядатая, таинственного англичанина, — о подготовке встречи с французским поставщиком товара, и его люди устроили засаду, зарывшись в песок на берегу.

— Но как насчет таможенника, убитого на дороге? — резко спросила я, не в силах сдержать дрожь при воспоминании об ужасном лице удавленника. — Кто это сделал? Такая возможность, во всяком случае в теории, имелась только у пятерых контрабандистов, да вот ни одного англичанина среди них не было.

Томпкинс потер рот тыльной стороной ладони, явно размышляя, стоит ли со мной откровенничать. Я подхватила бутылку бренди и подставила ему под локоть.

— Я вам очень обязан, миссис Фрэзер. Вы истинная христианка, миссис, я это каждому скажу, кто спросит.

— Оставим мои добродетели в покое, — отрезала я. — Просто скажите мне, что вы знаете о таможеннике.

Он наполнил чашку, медленно, смакуя, осушил ее, поставил и с довольным видом облизал губы.

— Да то и знаю, миссис, что прикончили его никакие не контрабандисты, а свой же товарищ.

— Что? — изумленно воскликнула я.

Томпкинс подмигнул здоровым глазом в знак того, что говорит честно.

— Так оно и есть, миссис. Их ведь было двое, верно? Вот, и один из них получил четкие указания от сэра Персиваля.

Они заключались в том, чтобы дождаться, когда ускользнувшие при нападении на берегу контрабандисты побегут к дороге, накинуть петлю на шею его напарника из таможенной стражи, задушить его и оставить там как доказательство кровавого злодеяния контрабандистов.

— Но зачем? — озадаченно спросила я. — Какой в этом смысл?

— Неужто не понимаете? — Томпкинс выглядел удивленным, словно ситуация была яснее ясного. — Нам не удалось добыть в типографии доказательства причастности Фрэзера к подстрекательству к мятежу, а поскольку его мастерская сгорела дотла, стало ясно, что из этого уже ничего не выйдет. Никак не получалось взять Фрэзера с поличным на контрабанде: попадалась лишь работавшая с ним мелкая рыбешка. Один соглядатай вроде бы собирался разведать, где хранятся товары, но то ли Фрэзер разоблачил его и перекупил, то ли еще что, однако в один ноябрьский день он как в воду канул, и никто о нем больше не слышал. Как и о тайнике контрабандистов. Понятно?

Я сглотнула, вспомнив человека, цеплявшегося ко мне на лестнице борделя. Интересно, как там та бочка с мятным ликером?

— Но…

— Да подождите, миссис, дайте договорить. — Томпкинс предостерегающе поднял руку. — Итак, сэр Персиваль понимает, что у него появилась редкостная возможность изобличить не просто контрабандиста и автора бунтарской писанины, которую мне выпала удача увидеть, но еще и помилованного мятежника-якобита, одного имени которого хватит, чтобы превратить судебный процесс в главнейшее событие во всем королевстве. Одна беда: с доказательствами у него было плоховато.

Вникая в объяснения Томпкинса, я начинала осознавать весь масштаб подлого замысла. Убийство таможенника при исполнении обязанностей не только являлось преступлением, каравшимся смертной казнью, но и относилось к тем злодеяниям, которые вызывали общественное негодование. И если обычно простые люди не считали контрабанду таким уж дурным занятием и относились к контрабандистам с симпатией, то бессердечное убийство — это совсем другое дело.

— Ваш сэр Персиваль проявил себя первостатейным сукиным сыном, — заметила я.

Томпкинс задумчиво кивнул, моргая над чашкой.

— Тут вы, миссис, в точку попали. Да, на сей счет с вами поспорить трудно.

— Что же до того убитого таможенника — сдается мне, он это заслужил.

Томпкинс хихикнул, разбрызгав мелкие капельки бренди. У его единственного глаза были явные проблемы с фокусировкой.

— О, вполне заслужил, миссис, и не один раз. Вот уж о ком не стоит убиваться. Куча народу была чертовски рада увидеть Тома Оуки качающимся в петле, и сэр Персиваль не в последнюю очередь.

— Понимаю.

Я закрепила повязку на его икре. Было уже поздно; скоро мне предстояло вернуться в лазарет.

— Лучше бы кликнуть кого-нибудь помочь вам забраться в гамак, — сказала я, взяв из его вялой руки почти пустую бутылку. — Вам нужно дать своей ноге отдых самое меньшее дня на три: передайте вашему офицеру, что я предписала вам не лазить на реи, пока не сниму швы.

— Так я и сделаю, миссис, и спасибо вам за доброе отношение к бедному невезучему матросу.

Томпкинс предпринял попытку встать и удивился, когда она не увенчалась успехом. Я подхватила его под мышки, помогла подняться на ноги и дотащила до двери, поскольку он категорически не желал поддержать мои усилия.

— Не стоит вам беспокоиться насчет Гарри Томпкинса, миссис, — пробормотал он, обернулся, пошатнувшись при этом, и бросил на меня многозначительный взгляд. — Старина Гарри никогда не пропадет, у него завсегда все будет как надо.

Глядя на его длинный, красный от злоупотребления спиртным нос и единственный хитрый карий глаз, я вдруг кое о чем вспомнила.

— Мистер Томпкинс, в каком году вы родились?

Мой вопрос сбил его с толку. Он растерянно заморгал, но ответил:

— В лето Господне тысяча семьсот тринадцатое, миссис. А что?

— Да так, неважно, — сказала я и махнула рукой.

Я провожала его взглядом, пока он плелся по коридору. Скатившись, как куль с овсом, по трапу, Томпкинс пропал из виду. Конечно, по этому вопросу мне было бы желательно проконсультироваться с мистером Уиллоби, но я готова была поспорить на мою сорочку, что тысяча семьсот тринадцатый был годом Крысы[9].

За следующие несколько дней все превратилось в рутину, как случается даже в самых отчаянных ситуациях, если они затягиваются надолго. Для первых хаотичных часов после битвы характерна потребность в неотложной помощи: жизнь многих раненых висит на волоске и зависит от того, как быстро врач окажется рядом. В такой ситуации лекари проявляют подлинный героизм, зная, что вовремя остановленное кровотечение может спасти жизнь, а правильно обработанная рана — сохранить конечность. Но эпидемия — это совсем другое дело.