Место, которое есть - Заур Караев

В общем, роли розданы, остается ждать. Пока я доволен, несмотря на то, что отдал все имевшиеся в карманах деньги — пять тысяч шестьсот каний. Ничего, невелика потеря! Ведь за эту сумму мне предстоит ввергнуть себя в пучину вечной любви, грозящей четко определить причину своего природой узаконенного существования — во любви сей родится чудесное чадо. Этого мне хватает…

Прошло много времени, а представление никак не начиналось. Я уже было начал грешить на чтеца — мол, проморгал мою возлюбленную, но потом списал долгое ожидание на то, что Ева сама специально тянет время, позволяя таким образом себе в относительном спокойствии пораскинуть мозгами и решить, как же быть. Данная гипотеза оказала правдой, и зря была подвергнута сомнению бдительность оказывавшего мне услуги человека.

Сначала я услышал, как лирическим тенором из-за угла посыпалось

а потом увидел знакомую фигуру, приближавшуюся ко мне и продолжавшую цитировать мои стихи:

И тут-то я услышал голос Евы, который спрашивал:

— Откуда это?

— Да это какой-то оборванец, — отвечал ей один из ее спутников.

— Где он находится?! — не без какой-то забавной капризности вымолвила девушка.

— За угол пошел, — отвечал тот же.

Продолжал громко декламировать мой соратник, подойдя вплотную ко мне, а после, как это было уговорено, просунулся в зазор, образовывавшийся стенкой и коляской, и, обойдя меня, скрылся за располагавшимся менее чем в метре от моего кресла углом; там он и остановился, не переставая при этом произносить нужные речи.

— Отведите меня к нему! — потребовала Ева. — Я хочу слушать его.

И спустя десять секунд я увидел, как по направлению ко мне двигается процессия из трех человек. Впереди шел полицейский, который за руку вел ценительницу моей поэзии, замыкал же шествие еще один страж порядка.

Теперь их от не угомоняющегося чтеца отделяют лишь десяток-другой сантиметров и безногий бородач.

— Гражданин, предоставьте дорогу! — повелительно обращается ко мне клон. Я обращаются взор на его лицо, затем чуть, на расстояние вытянутой руки, откатываюсь назад, чем наверняка усыпляю бдительность полицая. И тут я резко встаю на жутко онемевшие, но позволившие мне устоять ноги и сильно бью снизу в челюсть моего визави. Он пошатывает и в надежде не свалиться наземь опирается плечом на одну из стенок. В этот момент мои руки шарят около его пояса и за какие-то доли секунды отцепляют дубинку от ремня. Прижав локтем голову сраженного мной жандарма к кирпичной опоре, я размахиваюсь дубиной, вложенной в свободную руку, и, стараясь не задеть Еву, обрушаю мощный удар где-то в области темени второго ее охранителя. Раздался похожий на глухой треск звук, возвещавший о том, что выбранная моим глазом цель достигнута — человек в форме моментально упал и начал содрогаться в конвульсиях. Тем временем напарник издыхающего, по всей видимости оправившись от краткосрочной потери сознания, изловчился выползти из под моего локтя и занялся первым делом тем, что вцепился мне в шею. Вновь дубина оказалась в воздухе и вновь ей предстояло нанести травмы стражу порядка. Я попал куда-то в район носа, однако на сей раз удар пришелся несколько вскользь, но этого вполне хватило для того, чтоб организм мой перестал испытывать проблемы, связанные с дыханием.

Пока мы боролись, Ева, не понимая что происходит вокруг, предприняла попытку к бегству. В тот момент, когда полицейский за ее спиной рухнул, она стала пятить назад, и по этой причине ей довелось споткнуться об умирающего — прелестные ножки подкосились и тем самым опрокинули свою владелицу на спину. Слепая, начав говорить что-то нечленораздельное, быстро перевернулась и сперва на четвереньках, а после на двух ногах стала отдаляться от меня, впрочем не очень стремительно. Возможно, позволь я себе промедлить или затянуть баталию с противником, Еве бы удалось уйти от меня на расстояние, никак не располагающее по причине множества факторов к воссоединению, но сего судьбой предначертано не было.

Я позвал ее «Ева, это я, иди ко мне!». Окликнутая остановилась и повернулась в мою сторону, а я тем временем добивал все еще сопротивлявшегося бедолагу с разбитым носом и сильно кровоточащим ртом. Жертва была повержена, а ладонь Евы через мгновенье оказалась в моей руке. Ей удалось каким-то чудом не споткнуться еще раз и без происшествий пристыковаться ко мне. Я повел ее аккуратно, но очень быстро в сторону внимательно следившей за нами толпы, которую формировали нанятые мной люди. Когда мы оказались перед коляской, мешавшей нам преодолеть последних пару саженей прохода, я ногой оттолкнул ее, и она вылетела, словно пробка из бутылки, за пределы проема. Данная манипуляция была сигналом к тому, чтоб пялившееся в основном на мою спутницу сборище принялось организованной демонстрацией шествовать мимо нас и мимо валявшихся на земле полицаев. Заполнять узкую полоску пространства они стали как раз в том момент, когда нам удалось отойти на метр или полтора от выпихнутой моей ногой кресла-каталки. Мне почему-то хотелось думать, что скрытые от глаз шпионы, вряд ли будут находиться где-нибудь на задворках — не думали же они, что Ева побредет в ту сторону, а успеть переместить за ту несчастную минуту, пока была баталия, они вряд ли могли. Такой-то план. Гениального в нем немного, но зато он сработал! После всех этих действий мы побежали с Евой по задним дворам, стремясь как можно быстрее избавить свой слух от тревоживших с каждым сжатием бешено колотившегося сердца мое тело шумов, издаваемых разномастной толпой у «Мира кровавого туза».

Подумать только, я собственноручно убил человека. Убил его ради, как говорится, любви. Да, скорее всего тот бедолага преставился, иначе зачем ему валяться на земле и сокращаться, как посыпанной солью слизень? Дошел до дна, раз уж опускаться на него, так целиком и сразу. Похоже, так в моей душе все и обустроилось — смирился с новым стилем жизни я, да и никак нельзя теперь отступиться. Приходиться кормиться той кашей, что жизнь накладывает, а качество корма, как известно, очень сильно влияет на состояние организма в целом. Видать, успело эволюционировать мое нутро и сколотить себя под стать изменениям… Так что, для него нет ничего катастрофического в насилии и последующем убийстве. Зачем думать об этом, когда не испытываешь сожаления по содеянному? Этика, надо полагать, во всем повинная, а за нею следует глупый традиционализм на хромых ногах, которым в пору бы давно отвалиться — мир не подходящий!

Интересно, а какова величина греха сего? Расшиб же я голову не обычному человеку, а, можно сказать, искусственному, копии. Нам на каждому углу твердят, что ценность дубликата в десятки, а то и в тысячи раз меньше ценности оригинала. Значит получается, что хоть я и убил тварь с душою, человекоубийцей все же назвать меня нельзя… Не распинать же, в самом деле, на кресте за каждого прихлопнутого таракана! Так крестов не напасешься… Что-то и циничность у меня какая-то кривая получается, фальшивая — актерская привычка всему виной. Да и в конце концов, все эти мысли давным-давно были передуманы: наверняка человечество на заре клонировании погрязло в схизме. Одни были против и приводили свои доводы, другие приветствовали новинку. Тогда-то кто-нибудь да и изложить нечто подобное, так что мыслишки мои из разряда заурядных. Нечего сейчас им предаваться, и оттого превращаться в посредственность — плохо кончу, а мне хочется по-прежнему бороться.