Белый волк - Дэвид Геммел

Вместо того чтобы сражаться с врагом и покрывать себя доблестью, он рыскал с сорока кавалеристами по холмам в поисках сбежавших из цирка зверей. Никаких почестей от этого ожидать не приходилось, и Кадис пребывал в дурном расположении духа. Оно усугублялось присутствием сержанта, которого ему навязали. Полковник объяснил Кадису, — что сержант — отличный боец и ветеран трех кампаний. «Для вас он бесценен, молодой человек. Учитесь у него».

Учиться? У этого мужлана? Никакого понятия о философии или литературе и постоянное сквернословие, верный признак дурного воспитания.

Девятнадцатилетний Кадис был очень хорош в своей изготовленной на заказ кирасе и золотом плаще. Кольчуга сверкала, шлем на мягкой подкладке сидел как влитой. Саблю ему выковал лучший в Доспилисе оружейник, сапоги до бедер, с кольчужными вставками на коленях, были сшиты из кожи наилучшего сорта. Сержант Шиалис рядом с ним походил на бродягу: панцирь помят, некогда золотой плащ желт, как моча, потрепан и залатан. Сапоги просто неприличны, и даже сабля самая обыкновенная, с деревянной, обмотанной кожей рукоятью. Сам небрит, глаза в красном ободе — старик, изнуренный до предела. Кадис не понимал, как такой человек сумел заморочить голову полковнику.

Направив своего серого мерина на вершину холма, Кадис обозрел местность. Примерно в четверти мили к югу брели по долине беженцы.

— Всадник скачет, лейтенант, — доложил Шиалис. — Один из наших разведчиков.

Всадник на маленькой лошадке въехал на холм к офицеру.

— Нашлись, век бы их не видать, — сообщил он.

Кадис сдержался. Этот человек — вольнонаемный следопыт и соблюдать субординацию не обязан, но подобная вольность способна вывести из себя кого угодно.

— Где остальные?

— Мертвы. Меня бы тоже укокошили, да я остановился отлить.

— Жертвы? — повторил Кадис. — Все трое?

— Они засаду устроили. Насели со всех сторон. Сперва лошадей загрызли, потом людей. И меня бы сцапали, кабы я не гнал коняшку что есть мочи.

— Как могли звери устроить засаду? — недоумевал Кадис. — Это просто нелепо.

— Ваша правда, капитан. Я бы и сам не поверил, кабы своими глазами не видел.

— Я не капитан, как вам хорошо известно, и фамильярности не терплю.

— Мне все равно, чего вы там не терпите. Я выхожу из игры. Ни за какие деньги не поеду назад к этим тварям.

— С чего ты взял, что это была засада? — спросил сержант.

— Верь мне, Шиалис. Четверо зверюг засели в высокой траве и не показывались, пока наши с ними не поравнялись. Есть у них один, серый — башковитая скотина, точно тебе говорю. Пока другие нападали, он просто стоял и смотрел. Вспомнишь, и то дрожь берет.

— Сколько их там?

— Вопросы, с вашего позволения, задавать буду я, — ледяным тоном произнес Кадис. — Итак?

— Что «итак»?

— Сколько зверей на вас напало?

— Пятнадцать, считая серого.

— Где это произошло?

— В двадцати милях на северо-восток, где начинается возвышенность.

— Зверей, согласно донесению, сбежало более двадцати, — заметил Кадис.

— Трех мы наши мертвыми в лесу там, на юге. Похоже, что они зарублены топором или чертовски громадным мечом. Может, и живые где-то тут поблизости есть, кто знает.

— Двадцать миль на северо-восток это уже не наше ведомство. Я доложу полковнику, а вы будьте готовы ответить на его вопросы.

В это время на холм стали подниматься первые беженцы, женщины и дети, тревожно поглядывая на Кадиса и его людей. Какой-то младенец заплакал, и его пронзительный крик напугал Кадисова коня.

— Уймите ребенка! — крикнул Кадис. Тут конь встал на дыбы, и лейтенант свалился. Смешок, пробежавший по рядам солдат, подлил масла в пламя его ярости. — Ты, глупая корова! — рявкнул он на перепуганную мать, пытавшуюся успокоить дитя.

— Держите себя в руках, — тихо сказал человек высокого роста, став между ними. — Эти люди и без того натерпелись страха.

Кадис заморгал, видя на незнакомце хорошую, явно дорогую одежду и сапоги, а пронизывающий взгляд ярко-голубых глаз заставил его отступить. Молчание затягивалось, Кадис, понимая, что незнакомец ждет от него каких-то слов, почувствовал себя глупо, и его гнев вспыхнул с новой силой.

— Вы кто такой? — рявкнул он. — Я в ваших советах не нуждаюсь. Я офицер победоносной армии Доспилиса.

— Вы человек, упавший с коня, — тем же ровным голосом произнес незнакомец. — На этих беженцев нападали зверолюды и люди, которые были хуже зверей. Они голодны, испуганы и измучены. Им нужно одно: укрыться в городских стенах. — Не сказав Кадису больше ни слова, незнакомец прошел мимо него к Шиалису. — Я тебя помню. Ты возглавлял контратаку на мосту в Паштуране пять… нет, шесть лет назад. И получил стрелу в бедро.

— Было дело, — подтвердил сержант, — но тебя я что-то не припомню.

— Это был смелый поступок. Если бы ты не удержал мост, ваши фланги смяли бы, и простое поражение превратилось бы в бегство. Что вы делаете здесь?

— На зверей охотимся.

— Ночью мы с ними сразились, и они отошли на север.

Кадис Патралис, слушая, как беседуют эти двое, чуть не лопался от злости. Он упал с коня, выставил себя на посмешище, а теперь на него не обращают никакого внимания. Стиснув рукоять сабли, он подался вперед, но его остановила чья-то огромная рука, опустившаяся ему на плечо.

— Давно ты в солдатах, паренек?

Кадис оглянулся и увидел перед собой глаза цвета зимнего неба на немолодом, в глубоких складках лице. Взгляд Кадиса вобрал черную с проседью бороду и черный шлем с серебряной эмблемой — топор с двумя черепами по бокам.

— Я-то, почитай, всю жизнь был солдатом, — продолжал неизвестный. — Этот топор побывал со мной… уж и не знаю, во скольких краях. — Воин поднял свое оружие, и Кадис увидел свое отражение в блестящих лезвиях. — Есть многое, чему я так и не выучился, но одно я усвоил крепко: гнев лучше оставлять дома. Сердитый человек всегда глуп, паренек, вот в чем дело. А на войне дураки обыкновенно гибнут первыми. Не всегда, правда. Иногда дурак заставляет других умирать вместо себя, но истина остается истиной. Так давно ты в солдатах-то?

В животе у Кадиса что-то затрепыхалось, как будто этот человек вытягивал из него все его мужество.

— Убери руку, — приказал он, делая последнюю попытку овладеть положением. — Сейчас же.

— Если я это сделаю, паренек, ты через пару мгновений умрешь, а нам этого не надо, так ведь? Ты оскорбишь этого парня, который говорит с твоим сержантом, и он тебя убьет. Тогда дело станет совсем плохо, и мне придется пустить в ход старого Снагу. Твои солдатики, похоже, славные ребята, и мне совсем неохота зазря проливать их кровь.