Люди полной луны - Александр Экштейн

Алексей Васильевич Чебрак радовался как дитя своему открытию. Судя по первым результатам, у него все получалось. Два таких полуфабриката уже восемь лет находились в лаборатории. Их содержали как дорогостоящих и редких животных, то есть очень хорошо. В восемь лет они выглядели и по внешности, и по физиологии, и по эластичности мышц именно как восьмилетние. Алексей Васильевич подпрыгивал от радости, он не знал, что где-то наверху, в своей резиденции, в своем кабинете, сидел руководитель УЖАСа Иван Селиверстович Марущак и мрачно, с каким-то болезненным отчаянием, тоже думал о генетике и об открытии Алексея Васильевича Чебрака…

День обещал быть солнечным, но Иван Селиверстович Марущак не обращал на это внимания из-за разыгравшейся внутри его тоски. «Вот самое бы время откинуть копыта», — подумал он, усмехаясь, и придвинул к себе папку с утренней оперативной информацией. Но работать не хотелось. Хотелось уехать куда-нибудь к черту на кулички, хотя бы в свою деревню Ефремовку в Ростовской области Неклиновского района, где он родился и вырос, и затеряться в ее простоте до полного забвения. «Как же, затеряешься. — Скептицизм был основной чертой характера Ивана Селиверстовича. — Легче ядерную войну начать, чем затеряться». Иван Селиверстович был склонен к нестандартным сравнениям. Его управление контролировало все, что в будущем могло изменить мир до полной неузнаваемости. УЖАС было куратором мировой науки всех направлений, отслеживало политиков, могущих прийти к власти в развитых и мистически (Индия, Китай) непобедимых странах. УЖАС контролировало с особым вниманием мир искусства, особенно литературу, так как именно оттуда приходили наиболее точные предсказания, шел непрекращающийся поток «нострадамусности». Религиозные конфессии в этом плане ничего не значили — пророки всегда живут в пространстве литературы. УЖАС и его создатели внимательно слушали пророков, и пророчества брались во внимание подконтрольной УЖАСу наукой, без них движение вперед невозможно. Наряду с этим в сознание людей, потребляющих литературу, внедрялась насмешка по поводу пророков, пророчеств и литературы. И литература стала оголливудиваться, что не мешало пророчествам существовать в ее поле, но существовать уже не для читателей, а для экспертов УЖАСа. «Как все надоело, — снова подумал Иван Селиверстович. — Не нравится мне это, и жизнь стала как-то не в жизнь, старею, видимо, а в душе никакого согласия с собой». Он решительно отодвинул от себя папку, взглянул на часы и подумал: «Ё-моё, уже десять часов утра». Иван Селиверстович решительно поднялся из-за стола, подошел к замаскированному под сейф бару. Вытащил из него бутылку «Столичной» и граненый стакан, налил его по каемочку водкой и, не поморщившись, залпом выпил. «Пошло все к черту», — подумал Иван Селиверстович и наполнил второй стакан.

Полковник Хромов частенько в недоумении смотрел из своего окна на Москву. Смотрел, удивлялся и в итоге лишь пожимал плечами: «Это же надо — такой город образовать, совсем люди сдурели». На самом деле из окна кабинета нельзя было увидеть Москву такой, какой ее видел полковник Хромов. Были видны в углу двора заросли сирени, аккуратно выметенная и политая дорожка и часть каменного, слегка зеленоватого от времени, забора — идиллия. Но Хромову представлялось другое и, как это ни парадоксально, из-за любви к Москве… «Город проституток, воров и сумасшедших, — иногда говорил он на планерке после ознакомления с суточной сводкой происшествий и преступлений. — Вывезти этот город далеко за город и взорвать к чертовой матери!» — горячился он. «Ну-у… — как-то неуверенно реагировало начальство. — Прямо-таки взорвать…»

«Взяточники, — думал в таких случаях Хромов. — Взорвать и новой столицей сделать какое-нибудь зажиточное село, и чтобы все, включая депутатов, правительство и президента, работали в сельском хозяйстве, а в свободное от навозно-святой работы время управляли государством».

«Вы давно у врача были?» — сварливо интересовалось у Хромова начальство. «А вы?» — угрюмо парировал Хромов, потому что планерку проводил он сам и начальства в его кабинете не было, были одни подчиненные и, даже в ущерб субординации, друзья.

— Кто берет взятки? — спросил Хромов у своей группы. Все дружно подняли руки.

— Это хорошо, — удовлетворенно хмыкнул Хромов. — Группа захвата уже готова, берем кодлу с Профсоюзной. Они нам должны пять джипов, пятнадцать «Жигулей» и семь трупов…

Дело об убитых на ВДНХ как-то само собой заглохло. Во-первых, Хромов с этим был полностью согласен, убили, ну и черт с ними. В Москве любят убивать, и не важно, что ты думаешь по этому поводу. Тем более что после убийства на ВДНХ произошло еще десять убийств, и все они легли на плечи отдела, который возглавлял Хромов, и все были совершены с особой дерзостью и с помощью автоматического оружия.

«Надо конструктора Калашникова посадить, — непатриотично думал Хромов и тут же профессионально додумывал: — Дискредитировали, гады, институт стукачей, а теперь пусть получают свинец между ушей».

Во-вторых, после того случая они уже три раза встречались с Веточкиным, и тот его убедил, что Хонду надо выпустить. «Хороший вьетнамский парень».

— Не выделывайся, Хромов. Если бы мы твоего агента застукали на подрывной деятельности против государства, ты бы попросил, а мы бы выпустили.

Веточкин врал самозабвенно, а Хромов у него спрашивал:

— У вас в ФСБ все такие брехливые, как ты, Тарас?

— Ну что ты! — искренне обижался Веточкин.

Встречи Хромова и Веточкина начинались с бара в гостинице «Савой», с перцовой «неклиновской атомной», а заканчивались черт-те где и рано утром, иногда у Стефана Искры, алкоголика со свежим лицом и изящным, на грани уникальности, антипохмельным видом. Если в первый раз они истратили свои деньги — жена Хромова все-таки ушла жить к матери, и Хромов успел подумать ей вслед не без грусти: «Хрен тебе, а не меха, совсем оборзела», — то во второй и третий раз тратили деньги Веточкина, выданные ему «для работы с агентами представительской категории», то есть с депутатами Госдумы.

На Хонду в принципе ничего не было, и Хромов выпустил его, подумав при том: «И без тебя, вьетнамская рожа, дел с головой и рук не видно, иди уже в свою ФСБ!»

И в-третьих, Тассов Ананий Сергеевич. Только Хромов и Стариков начали копать в этом направлении, как их вызвали на самый верх, наорали зачем-то, забрали все материалы по этому делу и отпустили, буркнув: «Сами разберемся, вы туда вообще не суйтесь».

— Серьезный ученый, — озадаченно проговорил Стариков, как только они вышли из здания министерства на улицу. — Но сигнализация у него хреновая была.

— Если бы он был хорошим ученым, его бы не застрелили, — не согласился с ним Хромов, который уже с первых шагов расследования догадался, что дело именно этим и кончится. Регулярные общения со Стефаном Искрой научили его угадывать присутствие УЖАСа по самым прозрачным намекам.

Прокурор Миронов язвительно посмотрел на чистый бланк городской прокуратуры и, лицемерно вздохнув, начал писать ходатайство: