Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц

Ягов пожаловался одному другу, что не может заснуть из-за мыслей об ужасах войны, к которой так стремилась Германия. Примерно в то же время канцлер сказал журналисту Теодору Вольфу (Theodor Wolf), что для него мучительна сама мысль о том, что на Германии лежит часть ответственности за начало войны. В связи с этим признанием, о котором впоследствии старательно умалчивали, Вульф записал в дневнике: «Лишь бы все эти убитые не встали из своих гробов и не спросили: “За что?”»[282].

Историк Хольгер Гервиг, отмечавший у германских государственный деятелей склонность к самоцензуре, пришел к выводу, что «в Германии музе истории Клио изменили еще в начале 1914 г.»[283].

Немецкий посол в Великобритании князь Карл Макс Лихновский (K. M. F. Lichnowsky), как дипломат, до последнего боролся за мир, а затем посвятил себя написанию критических работ, разоблачающих замалчивание безудержных воинственных устремлений германского руководства: «В период между 2 и 30 июля 1914 г., когда Сазонов решительно заявил, что Россия не потерпит нападения на Сербию, мы отвергли британское предложение посредничества, хотя Сербия под давлением России и Британии приняла почти весь ультиматум, а по оставшимся двум пунктам можно было легко прийти к согласию… Это было сделано, чтобы поддержать Берхтольда в его стремлении напасть на Сербию, хотя все мы знали, что Германия в этом не заинтересована и что это грозит мировой войной»[284].

В августе 1914 г. голоса Лихновского и еще нескольких сторонников мира не смогли заглушить воинственный призыв Вильгельма II к подданным: «Средь мира на нас нападает неприятель!». И германский народ поверил ему, как поверил и канцлеру, и подогревавшим ситуацию газетам. Вскоре родились три мифа: о невиновности и праведной оборонительной войне; о непобедимой армии и о «ноже в спину». Позднее в Веймарской республике на этой плодотворной почве буйным цветом расцветет ревизионизм.

Двадцать второго июня 1919 г. германская делегация на Мирной конференции выразила принципиальное согласие с текстом договора, за исключением 231-й статьи, определявшей виновников в развязывании войны. Пожелание продолжить дискуссию по этому вопросу отверг как Клемансо, так и союзники, пригрозившие возобновлением военных операций. Германии этот аргумент показался вполне убедительным. Однако само содержание пресловутой статьи было расценено немцами как «неслыханная несправедливость». И с того момента берет начало политическая борьба за ревизию, в которую сознательно включилась и представители исторической науки. По этой проблеме, в отличие от всех прочих, в германском обществе наблюдался абсолютный консенсус[285].

Дискуссия среди членов революционного правительства Германии, разгоревшаяся в конце войны, имела следствием изучение вопроса об ответственности за ее начало. Инициатором принятия решения о публикации всех релевантных документов стал баварский премьер Курт Эйснер (Kurt Eisner), уже напечатавший в мюнхенских газетах письма баварского посланника из Берлина, датированные июлем 1914 г. Они рисовали картину того, как небольшая группа лиц, пользовавшаяся поддержкой элит, осуществила сценарий развязывания войны. 9 декабря правительство поручило выполнение миссии др. Карлу Каутскому, который сразу столкнулся с обструкцией со стороны тех ответственных лиц, кто опасался, что результаты расследования представят Германию в дурном свете. Когда в марте 1919 г. Каутский вопреки всему приблизился к завершению работы, ему закрыли доступ в архивы и приказали вернуть все секретные документы. Начался сознательный саботаж публикации. Старые властные структуры произвели собственную реорганизацию и в преддверии Мирной конференции присвоили себе право формировать позицию Германии по проблеме военной ответственности. Каутскому только после Версаля удалось опубликовать свой сборник документов, предисловие к которому гласило: «На протяжении многих лет перед войной Центральные державы проводили такую политику, что мир во всем мире поддерживался не благодаря, а вопреки ей»[286].

С теми же трудностями, что и Каутский, столкнулся профессор права Герман Кантровиц, которому Следственный комитет Рейхстага по определению причин войны в 1923 г. поручил оценить политику германского правительства летом 1914 г. с точки зрения международного права. В 1927 г. Кантровиц, применявший при рассмотрении документальных источников модель судебного процесса, вынес следующий «приговор»: на Австро-Венгрии лежала главная ответственность за произошедшее, на Германии – большая, а на России – частичная. Власти предержащие, недовольные результатами данной экспертизы, похоронили их в недрах секретного архива Министерства иностранных дел. Политические резоны (ревизия) возобладали над юридическими. Кантровиц подвергся в Германии тотальному бойкоту, с его академической карьерой было покончено. В конце концов, он эмигрировал за границу[287].

В августе 1919 г. Рейхстаг сформировал специальный орган, которому надлежало поднять вопрос ревизии 231-й статьи Версальского договора. Дело, однако, не сдвинулось с мертвой точки, так как представители старых и новых сил не сошлись во мнении, кто все-таки нес ответственность за произошедшее. Тогда еще присутствовало намерение установить личную вину отдельных германских государственных деятелей, которое сошло нет по мере угасания революционной ситуации. Инициативу в деле ревизии перехватило Министерство иностранных дел, в рамках которого сформировалось специальное отделение (Kriegschuldreferat) во главе с Бернхардом фон Бюловым (Prince Bernhard von Bülow). Данная структура осуществляла координацию многочисленных частных инициатив, ставивших целью пересмотр 231-й статьи Версальского договора. Кроме того, перед отделением стояли следующие задачи: «упорядочить» и «очистить» документацию МИД по проблеме начала войны; опубликовать многочисленные материалы, относившиеся к периоду 1871–1914 гг. и подтверждавшие «миролюбивый характер германской политики»[288]; оказать поддержку отечественным и иностранным профессорам, готовым читать лекции об Июльском кризисе 1914 г. в соответствии с официальной германской версией событий. Дабы упредить Каутского, Бюлов еще в мае 1919 г. осуществил особую инвентаризацию фондов архива внешнеполитического ведомства. Семь тысяч документов были поделены на две группы – «защита» и «обвинение». Все документы потенциально инкриминирующего свойства возвращались их создателям (канцлеру Теобальду фон Бетман-Гольвегу, секретарю Ягову и др.), как их «приватные бумаги». Об этой начальной фазе укрывательства договорились еще 7 января 1919 г., когда руководитель Комиссии по перемирию Маттиас Эрцбергер собрал для согласования действий функционеров МИДа и военных. Бюлова тогда назначили заведовать дипломатическими источниками, а бывшего помощника Людендорфа майора Бодо фон Харбоу (Bodo von Harbou) – военными. Осуществляемый ими отбор документов преследовал единственную цель – показать, что именно «Антана, долго и систематически готовившаяся к войне против Германии», несет прямую ответственность за ее начало в 1914 г.[289]