Сердце зимы - Айя Субботина

– Миара, ты…

Она не дала закончить, бросила на него такой взгляд, что впору провалиться сквозь землю.

– Берегите себя, – сдался Арэн.

Хорошо, когда спину прикрывают друзья, в доблести и преданности которых уверен. Плохо, когда их упрямству может позавидовать вековой валун, не желающий покидать привычного места.

– Хватит глазеть так, будто меня уже ногами вперед вынесли! – Таремка подмигнула, лихо подбоченилась. – Лучше присмотри за купечишкой, не нравится он мне. Говорила же – сладкий и напудренный. Но себе на уме, дураком прикидываться мастер, этого не отнять.

Банрут провел время в короткой молитве, выбрав относительно сухой клок земли и преклонив колени. Его губы безмолвно шевелились, время от времени на лице проскальзывала одухотворенная улыбка.

У входа в ущелье толпились северяне. Они сбились в кучу и завели громкий спор, кто пойдет первым. Они явно боялись. Будь их воля, они бы пошли всем скопом – все, кто способен держать оружие. Если бы, разумеется, вообще пошли.

– Я испросил благословения у Изначального, – сказал Банрут, поднимаясь с колен. – Теперь все будет хорошо.

– Тише вы! – осадил северян староста. Он ненадолго отлучился и вот вернулся с двумя бурдюками и связкой факелов, которую вручил врачевателю. Бурдюки перекочевали к северянам, собственные факелы у них уже имелись. – Там пиво, бодрит кровь. На рожон не лезть, только посмотреть. Мы и так потеряли слишком многих.

Селяне снова загалдели, теперь дружно и весело, нахваливая щедрость старосты.

Миара скептически поморщилась, покачала головой. Арэн ее хорошо понимал – в разведку не ходят толпой, прихватив с собой пиво. Но суеверный страх северян был слишком силен, чтобы отрядить в разведку всего пару человек.

«Они идут драться, – подумал дасириец. – Идут расчистить дорогу соплеменникам».

Постепенно радость от обретения пива стихла, северяне успокоились. В гору входили по двое. Миара и Банрут втиснулись в голову процессии. Никто так ни разу и не оглянулся.

Арэн долго смотрел им вслед. Смотрел, даже когда затихли звуки шагов. Обоз встал на расстоянии от входа в горы, и на камнях, где устроились люди, текла обычная походная жизнь: селяне готовили еду, негромко переговариваясь, отдыхали.

Дасириец потянулся за пазуху, достав пергаменты, которые ему вручил свергнутый советник Юшана. Два пергамента и короткое послание на словах – ноша, которую Арэн не смел переложить на чужие плечи.

«Если кто-то узнает, с чем ты едешь к сьеру Северных земель, – говорил отец, – дни Шаамов будут сочтены».

Изо дня в день, до самого отъезда сына, он повторял эти слова, словно боялся, что предупреждение недостаточно надежно отложилось в его памяти. Слова отложились даже слишком хорошо, отчего теперь на душе было погано, точно с головой в бочку с дерьмом окунулся.

Позади, в той стороне, где разбили лагерь, раздался тонкий девичий голос.

– Господин, – за лапами редких низкорослых сосенок появилась Бьери. Ее волосы цвета гречишного меда были перехвачены шнурком, на щеках играл румянец. – Я принесла поесть.

Она протянула миску, над которой поднимался легкий пар.

– Спасибо, – Арэн как мог вымучил улыбку благодарности. Есть не хотелось, но обижать девушку отказом он не посмел.

– Все обойдется, господин, – сказала Бьери и улыбнулась. Сказала уверенно, как если бы знала что-то неизвестное остальным. – Боги не оставят нас.

«Боги оставили меня», – подумал дасириец.

Он с тоской окинул взглядом каменные заросли. Что ж, по крайней мере здесь будет проще держать оборону, если людоедам все же удастся их нагнать: пробраться сквозь нагромождение торосов практически невозможно, а оборонять одну-единственную тропу не так уж и сложно.

Грифы, безмолвные предвестники беды, так и висели над горами, точно чего-то ждали.

Таремское утро купалось в холодном дожде. Непогода который день властвовала над Непокоренным градом, как часто звали Тарем. Небо хмурилось сизыми облаками, разражалось ветвистыми молниями, в воздухе пахло мокрой землей. Кудрявое море будто взбесилось: волны, обычно ласковые и завитые белыми кружевами пены, нынче многократно выросли, бросались на багряные стены Тарема, погибая, чтоб вернуться в пучину и возродиться вновь.

Катарина проводила время в зимнем саду Замка-на-Пике, чьи гранитные стены более ста лет были пристанищем рода даро-Исаэт. С тех пор его бесчисленное количество раз перестраивали, достраивали и пристраивали башни. Один из архитекторов, по приказу прадеда, создал под замком переплетение тайных ходов на самый крайний случай. Предок Катарины, человек не злой, но прагматичный, как только работа была закончена и планы оказались в его руках, велел замуровать мастера в один из коридоров, чтоб тайна не покинула стены замка. Их с братом дед заложил два новых крыла, отец закончил начинание, а Фиранд позаботился о втором слое гранита на стенах. Теперь Замок-на-Пике был виден на многие мили вокруг, знамена Ластриков реяли при любой погоде круглый год.

Тарем, город-государство, обзавелся второй чередой рвов, а на его стенах, загнув хвосты, выжидали своего часа катапульты, готовые в любой миг встретить неприятеля каменным дождем.

Поежившись от протяжного грозового раската, эхом прокатившегося по небу, Катарина взяла из рук рабыни нож, аккуратно, чтоб не хватануть слишком низко, срезала лилию, понюхала и улыбнулась. Передав цветок другой рабыне, в руках которой уже собрался целый букет белоголовых красавиц, вытерла руки о передник, надетый поверх дорогого платья.

Минуло три дня, как она вернулась домой. Фиранд пошутил, что сестрица приволокла за собою не непогоду, а гнев и сопли рхельского царя. Катарина, зная непредсказуемый нрав брата, отвечала скупыми улыбками и согласными кивками. Фиранд, Первый лорд-магнат таремского Магнарана и всех его колоний, рвал и метал, когда открылся секрет рхельской царевны. Если б не уговоры Катарины, он в тот же день направил бы в Баттар-Хор гонца, расторг всякие договоренности с родом царствующего Ракела и ославил беспутную девицу. Три дня он бродил мрачный, как туча, срывая злость по поводу и без на несчастных слугах. Те, страшась попасть под горячую руку, даже говорить начали шепотом, а уж передвигались и вовсе чуть ли не на цыпочках. Замок замер, затаился в ожидании удара кнутом. Катарина все это время старалась оставаться возле брата и только благодаря этому удержала Фиранда от гневных писем, которые тот диктовал писарю бесчисленное количество раз.

В конце концов, Первый лорд-магнат поддался на уговоры, гнев его обессилел, и Фиранд велел сестре разумно пользоваться тайной.

«Делай, что потребуется», – сказал он, но оставил за собою право не женить сына на обесчещенной Яфе.

Из столицы Рхеля Катарина даро-Исаэт выехала обремененная знанием и раздумьями. День и ночь, проведенные в пути до стен родного замка, она придумывала хитрости и уловки, которые помогли бы уговорить Фиранда взять царевну в семью. Мысли путались, тело, измученное переходом через портал, молило о мягкой перине и долгом сне без сновидений. Но Катарина не поддавалась слабости. Все, что таремка могла себе позволить, – это присутствие Безликого. Он следовал за ней по пятам, будто тень, молчал и, как только выпадал случай, массировал ей ступни и играл на лютне. Инструмент, послушный его ловким пальцам, то пел звонким девичьим голосом, то рыдал безутешной вдовой, а то и грустил, будто неупокоенный дух.