Сестры Гримм - Менна Ван Прааг

– Какие врата?

Беа подняла бровь, притворившись удивленной.

– О, ты не знаешь и про врата? – Она вздохнула, словно ей было невыносимо нести груз моего невежества и ее собственных познаний. – Похоже, ты такая же темная, как и твоя мама.

Я переломила мой мостик из коры.

– Врата – это единственный альтернативный путь в Навечье. – Девочка сложила руки на груди. – Так сюда попадают те, в ком нет крови Гримма.

Я-то думала, что сестра станет для меня источником утешения, а не соперничества, и уже начала беспокоиться, не станет ли она такой же, как тот ребенок, которого носила ма.

Беа ухмыльнулась, она была дико красивая, даже когда вредничала.

– Так сюда приходят солдаты, – сказала она. – Но это случается только в ночи, когда наступает первая четверть луны.

Я воткнула в кору ноготь и порвала ее.

– Солдаты? – переспросила я, не поднимая глаз.

Беа засмеялась.

– Ты ничего не знаешь и про них? Да ты, похоже, вообще ничего не знаешь.

Она смотрела на меня, ее красивые губы подрагивали, сестра ждала, что я признаю свое невежество и ее превосходство.

– Нет, не знаю, – ответила я так безразлично, словно речь шла о листе, скинутым мной с собственного колена.

Беа немного выпрямилась.

– Тогда тебе повезло, что это знаю я.

Лео

Каждый месяц, когда луна достигала своей первой четверти, Лео вставал ночью с кровати и шел в школьный сад, сначала дожидаясь, когда все в школе уснут. Он уже не помнил, когда его начало тянуть на эти ночные прогулки, но знал, что определенно что-то ищет.

Мальчик шел по лужайкам, по которым запрещалось ходить, ступая босыми ногами по мокрой траве, неторопливо проходил по каменным коридорам, где его бесшумные шаги не порождали эха. Он садился у стены школьной часовни, глядя на башню с часами, на вершине которой торчал большой бронзовый крест, и гадал, какую роль в эти ночи играет время. И с каждой проходящей секундой чувствовал, как луна влечет его все дальше.

Какой бы путь Лео ни выбирал, в конце концов он всегда оказывался в одном и том же месте – перед воротами школы. Они были высоки и широки – высоки, как пять мальчиков, стоящих друг у друга на плечах, и широки, как десять мальчиков, держащих друг друга за раскинутые руки. Этим воротам было четыреста семнадцать лет, их выковали, когда был заложен фундамент школы, и установили, когда укладывались первые кирпичи. Вид у них был грозный – толстые колья, заканчивающиеся крестоцветами, которые пронзали воздух, словно вилы (наверное, это чтобы устрашать тех учеников, которые желают сбежать). Ворота были затейливыми – на кольях были выгравированы латинские надписи, а сами они были обвиты кованым чугунным плющом. Их выковал в начале семнадцатого века личный кузнец короля Иакова I – во всяком случае, так гласило школьное предание.

Лео разглядывал эти ворота часами, всматриваясь в каждый лист, водя пальцами по каждому завитку с таким вниманием, что со стороны могло показаться, что он ковал затейливые чугунные створки сам.

А когда луна выходила из-за облаков и серебрила ворота, Лео всякий раз охватывало желание толкнуть ворота и пройти через них, как будто они были не заперты и путь был открыт. Каким бы странным ни было это желание, его сопровождало нечто еще более странное – твердая уверенность в том, что если он это сделает, то ступит не на гравий и бетон, а в совершенно иной мир.

6.33 пополуночи – Лео

Он знает, где ее можно найти. Теперь она как радиомаяк, ему даже не надо думать, ведь стоит только закрыть глаза, как он ясно видит ее. Горящий в нем тускнеющий свет вспыхивает, крепнет и спешит к свету, горящему в ней, разгорающемуся все ярче.

Подойдя к номеру 13, Лео останавливается, колеблясь. Если он сейчас войдет, то скажет и сделает то, чего нельзя говорить и делать. То, что принесет еще худшую муку, еще большую боль. Он сжимает руки в кулаки и говорит себе повернуть назад. Это слишком рискованно, слишком опасно плыть в этих водах, слишком трудно балансировать на грани, которая разделяет похоть и любовь.

Когда Лео наконец заходит в дверь, Голди поднимает глаза. Похоже, она не удивлена, словно ей было заранее известно, что он придет, будто она ждала его. Когда он подходит к ней и берет ее лицо в ладони, она поднимает голову, открывает рот и впускает его.

6.33 пополуночи – Голди

Я краду две пары шелковых носков у семьи, остановившейся в номере 13, когда, подняв взгляд, вижу, что в дверях стоит он, улыбаясь так, как будто то, что я сейчас делаю, не безнравственно, а невероятно прекрасно. Он подходит ко мне, я останавливаюсь, все еще держа носки.

И улыбаюсь.

Даже сейчас мне не до конца верится, что у меня получилось. Я призвала его, повелела ему прийти. Точно так же, как и в первый раз. Я действовала силой мысли. Поднимись по лестнице. Поверни налево. Открой дверь номера 13. Войди и поцелуй меня.

Я так долго представляла себе этот момент, что происходящее кажется мне совершенно естественным, нормальным и вовсе не новым. Мне знаком каждый дюйм его тела, когда он обнимает меня, известно все, что он скажет сейчас. И все же близость с Лео вызывает во мне чувство, которого я еще не испытывала никогда. Только через несколько часов я поняла, что это такое. Чувство, что это правильно. В моей жизни еще ничего не казалось мне таким правильным, никогда и ни с кем. Мне всегда приходилось прилагать немалые усилия, что-то состыковывая, что-то подгоняя, латая дыры, игнорируя трещины и щели, втискивая фрагменты головоломки, не подходящие друг к другу. С Лео же мне не надо быть тем, кем я не хочу, делать то, чего я не хочу. Не надо делать что-то особенное, что-то необычное, не надо делать вообще ничего. Просто дышать. Просто жить. И этого довольно.

3.03 пополудни – Скарлет

Скарлет встречается с Изикиелом Вульфом в «Фицбиллиз», одном из тех немногих несетевых кафе, которые еще остались в Кембридже. Когда она входит, Илай уже сидит за столиком, хоть она и является на десять минут раньше оговоренного часа. Ей хочется заказать кусок песочного торта «Бейкуэлл» с вареньем и миндалем, но она решает, что это может подорвать ее профессионализм, и заказывает черный кофе.

Когда Скарлет подходит к его столику, он поднимает глаза.

– Вы пришли.

Она смотрит на него.

– Присаживайтесь, – говорит он.

Скарлет садится, чувствуя досаду оттого, что сесть ее пригласил он. Она ставит свой кофе на стол и глядит на его недоеденные пышки с вареньем.

Изикиел подается вперед.

– Я хотел извиниться за…

– За то, что вы разрушаете мою жизнь? – Девушка хватает сахарницу и высыпает немало сахара в свой кофе. – За то, что лишаете меня средств к существованию?