Завтра - Гийом Мюссо

Вполне возможно, сексуальная жизнь у них несколько потускнела по сравнению с началом влюбленности. Вначале она была страстной, пылкой, но скоро родилась Эмили, и после ее рождения все пошло куда спокойнее. Спокойнее, обыкновеннее, привычнее. Но ведь таков неизбежный удел всех семейных пар. Разве нет?

Мэтью продолжил мучительный анализ. А что, если у Кейт все-таки был любовник? И сразу же отрицательно затряс головой. Даже появись у нее такое желание, у нее не нашлось бы времени на адюльтер. Кейт работала днем и ночью, всегда, сколько он ее знал. К изматывающему графику в больнице она прибавляла изучение специальной литературы и написание научных статей. Крохи свободного времени проводила с ним и с Эмили.

В раздумье Мэтью потер себе подбородок. После смерти Кейт он избавился от всего, что она носила. Грузовичок Армии спасения увез все до последнего лоскутка. Себе он не оставил ничего, не желая терзаться лишней болью.

В силу обстоятельств после похорон он был вынужден разбирать бумаги Кейт. Что касается денежной части, то счет у них был общим, и он не заметил никаких особенных трат. Никаких подозрений не вызвали и ее файлы в компьютере. Единственное, что его поразило до глубины души, так это антидепрессанты, которые он обнаружил в ее ванной комнате. Почему Кейт никогда ему ничего не говорила о них? Но он счел, что виной всему перегрузки на работе. Может быть, стоило копнуть глубже?

* * *

— Принес мои бабули, шеф?

Мэтью протянул старому хиппи семь купюр по сто долларов, и они мгновенно исчезли в кармане джинсов.

— Здорово, да? — задал старичок следующий вопрос, показывая на детали компьютера, которые все еще сушились под доморощенным рефлектором.

— Щас мы все тебе наладим, — пообещал он, сопровождая свои слова энергичным взмахом руки.

Сборка заняла минут пятнадцать, после чего старичок-хиппи сказал с необыкновенной важностью:

— Ну что? Самое время перекреститься, шеф!

Он нажал на кнопку включения, и чудо свершилось. Ноутбук заработал, пропел приветствие и предложил ввести пароль.

«Слава тебе господи!»

Мышка работала идеально. Сам себе не веря, Мэтью поспешно ввел пароль, чтобы проверить, как работает система.

— Везенье у вас, я скажу, уникальное! По пословице: так только рогачам везет! — с довольным видом воскликнул мастер.

Мэтью пропустил народную мудрость мимо ушей. Он взглянул на иконки на рабочем столе и нажал на значок, чтобы войти в Интернет. Тут вдруг мышь перестала работать, экран погас. Черный прямоугольник.

И все.

Мэтью попробовал снова включить компьютер.

Безрезультатно.

— Кранты, — подтвердил продавец. — Если бы заработал, было бы чудо, а чудес не бывает.

— Но ведь можно же что-то сделать! Заменить детали, еще что-нибудь!..

— Это уже без меня, шеф! Твоя машинка отдала концы. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

Он протянул Мэтью жесткий диск.

— Я перестраховался и вытянул из твоей железки все, что можно. А это главное, разве не так?

«Нет, не так».

Это как раз не главное…

Не желай жены ближнего своего.

Исход, 20:17

Бостон, 2010

11 часов утра

Тучи набежали с нездешней скоростью. Веселое утреннее солнце спряталось за темно-синие свинцовые тучи, а из них очень скоро посыпал снег. Густой, мелкий, кружась, он заваливал Соут-энд.

Эмма смахнула снежинки, что садились ей на волосы, и натянула пониже капюшон. Вот уже минут двадцать она гуляла под снегом. Сбежав из дома Шапиро, она отправилась в гостиницу, но у нее в номере делали уборку, и она решила немного прогуляться, чтобы обдумать все на свежем воздухе. Однако на улице стало так невыносимо промозгло и холодно, что Эмме показалось: мозги у нее под анестезией.

Она дошла до угла Копли-сквер и Бойлстон-стрит и остановилась перед нарядным зданием городской публичной библиотеки. Ни секунды не колеблясь, Эмма поднялась по ступенькам лестницы на крыльцо и вошла в великолепный приемный зал, украшенный фресками и статуями. Зал во вкусе итальянских дворцов эпохи Возрождения. И двинулась наугад дальше: миновала пост дежурного, потом кассу, где продавали билеты на устраиваемые в библиотеке выставки, и вышла в маленький внутренний дворик, похожий на дворик старинного аббатства. Получив необходимые сведения от служащего, она прошла через рамку безопасности и стала подниматься по широкой мраморной лестнице в читальный зал.

Читальный зал был великолепен — огромная, семидесяти метров в длину, комната под сводчатым потолком. Вдоль стен с обеих сторон столы из темного дерева с латунными настольными лампочками в опаловых абажурах.

Эмма выбрала стол у окна, предпочитая обычный дневной свет. Достала телефон, ноутбук и принялась за работу, стараясь изучить как можно тщательнее все «вещдоки», которые ей удалось добыть.

Первым делом она занялась происхождением Кейт. Как оказалось, та была русской и переделала на американский манер свое имя, а звали ее Екатерина Викторовна Сватковская.

«Родилась 6 мая в Ленинграде (СССР)».

Эмма вглядывалась в детские фотографии Кейт. Вот в возрасте шести или семи лет она стоит возле пианистки — без сомнения, своей мамы — в концертном или репетиционном зале. На других фотографиях эта же женщина вместе с девочкой сфотографирована в городе, где видна церковь с луковицами, характерными для православной архитектуры. Вот девочке одиннадцать или двенадцать лет, и обстановка вокруг совершенно иная. Вместо гризайлей Северной Венеции изумрудная зелень городских газонов. Эмма без труда восстановила маршрут: бегство из Ленинграда и новая пристань — Сиэтл.

Посидев несколько минут в раздумье, поглаживая подбородок, Эмма вновь наклонилась к компьютеру и набрала в Гугле: Сватковская, пианистка. Мать Кейт имела право на отдельную статью в Википедии. Так оно и было. Эмма прочитала ее с большим интересом.

Анна Валерьевна Сватковская (12 февраля 1954, Ленинград — 23 марта 1990, Сиэтл) — русская пианистка. Умерла от рассеянного склероза.

Вундеркинд, окончила консерваторию им. Римского-Корсакова в Санкт-Петербурге, ученица самых известных профессоров консерватории.

Дебютировала в качестве солистки в шестнадцать лет, исполнила Первый концерт Рахманинова в сопровождении Ленинградского государственного оркестра. Участница различных фестивалей, выступала в самых знаменитых залах мира — в Берлинской филармонии и Карнеги-холл в Нью-Йорке. Ее первая пластинка была записана на студии «Дойч Граммофон»: Лист «Соната си минор». Исполнение признано классическим.

Блестяще начавшаяся карьера прервалась в 1976 году из-за рассеянного склероза, начавшегося после рождения дочери. Болезнь вынудила пианистку отказаться от концертирования. В начале 80-х годов она уехала на лечение в Соединенные Штаты. Умерла в 1990 году, проведя последние годы жизни в бедности.