Каратист: без компромиссов. Том 4 - Алим Тыналин

Ну, давай, Жан, покажи, на что ты способен. Атакуй мои больные места, для того, чтобы добиться победы.

Но Жан пока что так и стоял на месте. Глаза насмешливо сузил, пристально следил за мной.

Ничего не понимаю. Если Эмили рассказала ему, то, наверное, этот парнишка уже догадался, что это подстава. Ловушка для простака. И поэтому сейчас медлит, выжидая моей атаки.

Ладно. Мы так и будем стоять, любуясь друг другом? Если он боится атаковать, придется мне самому сделать это. Плевать, что это риск потери еще очков, без атаки не будет победы.

Поэтому я шагнул вперед, вытянул вперед левую руку, поднял ее вверх, привлекая внимание, а сам тоже ударил ногой по ноге противника.

Быстрый проверочный удар, йоко гери в нижний этаж. Почти что лоукик. Но атака не увенчалась успехом. Жан также стремительно убрал ногу, и тут же атаковал ею меня в корпус.

Я в это мгновение тоже продолжил атаку. Получил ногой в бок, довольно сильно, но не остановился и тут же очутился рядом с противником.

Вошел с ним почти в клинч. Ударил его кулаком, боковым ударом, потому что мы стояли слишком близко друг к другу, чтобы бить сэйкен цуки.

Жан ничуть не испугался, продвинулся ко мне ближе и тоже ответил кулаком. И тоже боковым ударом, правда, промахнулся.

И мы, не желая уступать друг другу, начали обмениваться ударами, целой серией ударов, уже позабыв о тактике и глядя, у кого получится лучше. Молотили друг друга, как заправские громилы в портовой забегаловке, уже почти без разбору.

Я пригнул голову и просто бил противника, стараясь в то же время уходить корпусом от ударов соперника. Мне это удалось, потому что глубокие норки из бокса, почти как «маятник» были совсем в диковинку для таких соревнований.

Разве что какой-нибудь ловкий и умелые боксер сумел бы меня поймать, но Жан явно не относился к их числу. Он безуспешно пытался попасть по моей голове, а я активно работал корпусом и каждый раз на выходе отвешивал ему мощные тумаки.

Не знаю, сколько длилась эта потасовка, но затем, после особо удачного удара в челюсть противника, я вдруг обнаружил, что Жан пошатнулся и свалился назад и в сторону от меня. Колени у него подломились, он уронил руки вдоль тела, закатил глаза и упал лицом вниз.

Зрители взорвались криками и воплями ярости.

Глава 22

Перед финалом

Отлично, черт подери. Удалось завалить этого монстра. Честно говоря, не думал, что получится так легко.

Жан лежал на матах, на правом боку, приоткрыв рот, из которого текла струйка крови и закатив глаза. Рядом лежала белая капа, тоже в розовой пене, и рефери второпях наступил на нее, когда подбежал, чтобы проверить состояние Жана.

Трибуны ревели от ярости и негодования, французы кричали, что этого не может быть, а наша делегация стояла в ряд возле татами и хлопала в ладоши, высоко подняв руки.

Судьи совещались между собой, склонив головы к главному арбитру в центре и я пристально следил за ними, ожидая очередного подвоха. В конце концов, если захотят, они могут объявить, что я нанес удар нечестно, нарушив многочисленные правила соревнований и обнулить результаты поединка.

Но нет. Главный судья выслушал коллег, кивнул, быстро начеркал что-то на листочке бумаги, поднялся и передал его помощнику. Тот подбежал к татами, взобрался на него и передал листочек рефери.

К тому времени рефери, плотный низкорослый мужчина с седеющими волосами, ловкий и подвижный, уже отодвинулся от Жана и стоял рядом. Моим соперником уже занялись дежурный врач турнира и еще двое помощников. Все это время зрители на трибунах продолжали возмущенно роптать.

Рефери посмотрел на судей, кивнул, поклонился и подозвал меня к себе по-французски: «Viens ici, viens!». А когда я подошел, указал в мою сторону и объявил победителем по-английски. Говорил он негромко, слов не слышно из-за шума, но все и так все поняли.

Трибуны снова взорвались криками, но еще раздались и аплодисменты. Публика все равно оценила наш поединок по достоинству и воздала мне должное.

Я поклонился стоя, процедура называлась рицу рэй. Сначала, как и положено, семен ни рэй, поклон почетному месту. Я повернулся на девяносто градусов, принял стойку фудо дачи, поднял кулаки перед лицом и опустил в исходное положение. Затем согнул верхнюю часть туловища, примерно до тридцати градусов и одновременно выдохнул: «Осу!». Между прочим, само это слово является сокращением от японского выражения «синобу», что означает «терпение».

При этом я все время смотрел вперед и видел прямо перед собой обжигающий взгляд главного арбитра.

Затем я повернулся к рефери и выполнил сюсин ни рэй, дань уважения ему. И, наконец, как и полагается, третий поклон, отагай ни рэй, с поворотом к все еще лежащему на матах Жану. Каждый раз я произносил «Осу!» и поднимал и опускал кулаки перед собой.

Дань уважения. Без ритуала в карате никуда. Жан пошевелился, поднялся, помощники увели его под руки. Я тоже сошел с татами, освобождая место для следующего поединка.

Мимо меня тут же валко прошел Ковалев, один из наших супертяжеловесов. Ему предстояло драться с Жаком-малюткой. Проходя мимо меня, Ковалев пожал мне руку, как всегда, крепко сдавив ладонь и вышел на татами, слегка поклонившись.

Щепкин обнял меня, выдохнул в ухо: «Молодец!». Я потер макушку головы, приводя волосы в порядок и вытащил капу изо рта. Потом слегка встряхнул голову, пытаясь прийти в себя после кумитэ.

На татами Ковалев и Жак-малютка поклонились друг другу, пристально глядя в глаза. Рефери, на голову ниже обоих бойцов, стоял между ними, и крутил головой, поочередно смотря снизу вверх то на одного, то на другого. Между соперниками он держал раскрытую ладонь, ожидая сигнала к началу поединка.

Трибуны еле слышно шумели. Французские болельщики надеялись на победу своего претендента.

— Ну, и как ты себя чувствуешь? — спросил рядом томный женский голос. Я повернул голову и заметил Эмили. Она стояла слева и не смотрела на меня. Глядела строго вперед, на татами. — Чувствуешь привкус победы? Победы, честно заработанной в бою. Какие ощущения?

Я тоже посмотрел на татами. Зрители начали свистеть и скандировать: «Жак, Жак, Жак!».

Оба бойца встали в стойки дзэнкуцу дачи, ноги на ширине плеч, стопа передней ноги выдвинута вперед. Задняя нога выпрямлена и отставлена назад. Корпус слегка наклонен.

Руки в положении гедан барай, то есть левый кулак внизу и впереди, а правый у корпуса и повернут вверх. Оба бойца стояли левосторонних стойках хидари. При этом, у Жака техника более отточенная, чем у Ковалева.

— Победы не было, — ответил я и вытер пот с виска. — Это просто одно из столкновений. Скажем так, преодоление опасного участка пути. Но до вершины еще далеко.

Эмили продолжала смотреть вперед. Рефери крикнул: «Кумитэ!». Жак-малютка на татами тоже завопил «Киай!» и сразу двинулся в атаку.

— Ты всегда смотришь на жизнь, как на цепочку битв и поединков? — спросила девушка. Глаза у нее загорелись при виде боя двух гигантов. — Даже когда общаешься с девушками?

Жак-малютка ударил ногой мае гери прямо из стойки, хотя кулаки при этом опустил к поясу. Бедра переместил вперед, больше толкая ступней, чем ударяя. Как и полагается, поднял и согнул колено бьющей ноги.

Пятку оттянул как можно больше назад, нанес резкий удар ногой. Ступня опорной левой ноги так и не отрывалась от матов.

Ковалев чуть сместился вправо и поставил блок гедан какэ уке, защиту крюком, когда рука идет вниз по большому кругу. Он зацепил лодыжку атакующей ноги Жака и подбил ее вверх.

Одновременно вращал бедрами и отклонил атакующую ногу противника в сторону. Блок поставил жестко, чтобы француз на время отказался от атак. Жак отскочил назад и бойцы снова встали в стойки дзэнкуцу дачи. Судя по всему, разведка боем еще не закончилась.

Зрители снова начали скандировать: «Жак!». Я кивнул.

— Совершенно верно. Жизнь — это непрерывная борьба. А вы, девушки, любите победителей. Тех, кто выиграл там.

Эмили потрогала мою руку.

— Ты дрался