Сочинения - Жак Лакан

ничего не произошло, в хорошей или, на худой конец, в плохой компании. Но нет нужды давать себе труд внимательнее следить за собой. В любом случае, по законам вежливости и политики, все, что связано со мной и представлено столь незаконным образом, будет неприемлемо, и вы не отделаетесь так легко, ибо самые невинные намерения смущаются, когда не могут скрыть, что неудачные поступки оказываются самыми удачными, а неудача исполняет самое сокровенное желание. В любом случае, разве недостаточно для того, чтобы судить о вашем поражении, увидеть, как я первым вырвался из темницы крепости, в которой вы так уверены, что закрепили меня, поместив не в вас самих, а в самом бытии? Я блуждаю в том, что вы считаете наименее истинным по сути: в мечте, в том, как самая надуманная фантазия, самая гротескная нелепость шутки бросает вызов смыслу, в случайности, не в ее законе, а в ее случайности, и я никогда не делаю больше, чтобы изменить лицо мира, чем когда я придаю ему профиль носа Клеопатры.

'Так вы можете уменьшить движение на дорогах, которые вы так старательно пытаетесь излучать из сознания и которые составляют гордость эго, увенчанного Фихте эмблемами трансценденции. Торговый путь истины больше не проходит через мысль: как ни странно, теперь он, кажется, проходит через вещи: загадка, именно через тебя я общаюсь, как формулирует это Фрейд в конце первого параграфа шестой главы, посвященной работе со сновидением, своей работе о снах и о том, что означают сны.

"Но вы будьте осторожны: все усилия, которые этот человек приложил, чтобы стать профессором, могут избавить его от вашего пренебрежения, если не от ваших ошибок, - продолжает он свою тираду. Внимательно слушайте, что он говорит, и, как он говорил обо мне, чем больше истины говорит, тем лучше улавливайте ее смысл и воспринимайте ее буквально. Здесь, несомненно, вещи - мои знаки, но, повторяю, знаки моей речи. Если нос Клеопатры изменил ход мира, то только потому, что он вошел в мировой дискурс, ибо для того, чтобы изменить его в долгосрочной или краткосрочной перспективе, достаточно, более того, необходимо, чтобы он был говорящим носом.

Но теперь вы должны воспользоваться своим собственным, но с более естественными целями. Пусть более острый нюх, чем все ваши категории, направит вас в погоне, к которой я вас подстрекаю: ведь если бы хитрость разума, как бы презрительно она к вам ни относилась, оставалась открытой для вашей веры, рядом с вами я, истина, был бы самим Обманом, поскольку мои пути пролегают не только через щель, слишком узкую, чтобы найти ее из-за отсутствия притворства, и через недоступное облако мечты, через безмотивное очарование посредственности и соблазнительный тупик абсурда. Ищите, псы, которыми вы становитесь, услышав меня, ищейки, которых Софокл предпочитал натравливать на герметические следы похитителя Аполлона, чем на кровоточащие глазницы Эдипа, будучи уверенным, что в зловещей встрече в Колонусе с ним наступит час истины. Вступите в списки на мой зов и завывайте от моего голоса. Там вы уже заблудились, я противоречу себе, я бросаю вам вызов, я укрываюсь: вы говорите, что я защищаюсь".

Парад

Возвращение в тень, которого, как мы полагаем, следует ожидать в этот момент, является сигналом для "вечеринки убийств" инициированной приказом, запрещающим кому-либо уходить, поскольку теперь каждый может скрывать правду, например, под платьем или даже, как в амурной фантазии о "нескромных драгоценностях", в животе. Общий вопрос: кто говорит? И этот вопрос не является неактуальным. К сожалению, ответы на него несколько поспешны. Сначала обвиняется либидо, которое ведет нас в направлении драгоценностей, но мы должны понимать, что само эго, хотя оно и накладывает оковы на либидо, которое так отчаянно ищет удовлетворения, иногда является объектом его деятельности. С минуты на минуту возникает ощущение, что оно вот-вот рухнет, когда звон разбитого стекла сообщает всем, что это большое зеркало в гостиной потерпело аварию, а голем нарциссизма, поспешно вызванный на помощь, пробрался через него. Эго обычно считается убийцей, а если нет, то жертвой, и тогда божественные лучи доброго судьи Шребера начинают раскидывать свои сети по всему миру, и шабаш инстинктов действительно становится сложным.

Комедия, которую я прерву здесь в начале ее второго акта, мягче, чем принято считать, поскольку, накладывая на драму знания шутовство, присущее только тем, кто разыгрывает эту драму, не понимая ее, она возвращает таким людям подлинность, от которой они все дальше и дальше уходят.

Но если главному герою и подходит более серьезная метафора, то это та, что показывает нам во Фрейде Актеона, вечно ускользающего от собак, которых он выслеживал с самого начала и которых он пытается вернуть в погоню, не в силах ослабить преследование, в котором его ведет только страсть к богине. Ведет его так далеко, что он не может остановиться, пока не достигнет гротов, в которых хтоническая Диана во влажной тени, которая заставляет их казаться эмблематическим местом истины, предлагает его жажде, с гладкой поверхностью смерти, квазимистический предел самого рационального дискурса в мире, чтобы мы могли узнать место, в котором символ заменяет смерть, чтобы завладеть первым взлетом жизни.

Как мы знаем, этот предел и это место все еще находятся далеко за пределами досягаемости его учеников, если они вообще пытаются их искать, и поэтому Актеон, которого здесь расчленяют, - это не Фрейд, а каждый аналитик, который может помериться силами со страстью, поглотившей его и сделавшей его, согласно значению, которое Джордано Бруно дал этому мифу в "Furori eroici", добычей собак его мысли.

Чтобы оценить масштабы этого раскола, мы должны услышать неудержимые крики, которые раздаются как от лучших, так и от худших, пытаясь вернуть их к началу погони, к словам, которые истина дала нам в качестве viaticum: "Я говорю", добавляя: "Нет другой речи, кроме языка". Остальное утопает в их буйстве.

"Логомахия!" - гласит строфа с одной стороны. "Что вы делаете с довербальным, жестом и мимикой, тоном, мелодией песни, настроением и аф-фективным контактом?". На что другие, не менее одушевленные, дают антистрофу: "Все есть язык: язык, когда мое сердце бьется быстрее, когда я нахожусь в состоянии аффекта, и если моя пациентка вздрагивает от пульсации самолета в зените, это способ сказать, как она помнит последний бомбовый удар". Да, орел мысли, и когда форма самолета вырезает твое подобие в ночном пронзительном свете прожектора, это ответ неба.

Однако при рассмотрении этих предпосылок никто не оспаривал использование любой формы коммуникации, к которой может прибегнуть любой человек в своих подвигах, будь то сигналы или изображения, содержание