Ад уже здесь - Сурен Цормудян

— Накликали вы беду на всех. Они же взбесятся.

— Значит, надо было дать им растерзать вашего товарища? — усмехнулся Людоед.

— Я этого не сказал. — Вздохнул он. — За Дракона спасибо конечно. Только что нам теперь делать? Обычно чернушники в обитаемые районы не суются. Ловят людей на заготовках и охотах. Но сейчас такое дело. Вчера кто-то патруль их обстрелял. Теперь вы. Шаткое затишье нарушено. Война начнется.

— А она кончалась? — усмехнулся Сквернослов. — Может пора разобраться с этими утырками? Или вы вечно думаете отсиживаться в своих норах и чувствовать как вам ссыкотно от этих черновиков?

Егор медленно поднял руку с обрезом двустволки и наставил оружие на Вячеслава.

— Не надо так, сынок, — спокойно произнес он.

— Опусти оружие, земляк, — Людоед встал между ним и Сквернословом. — У нас общий враг. И мы можем нарушить баланс сил в этом городе не в пользу черновиков.

Тот задумчиво уставился на Илью. Затем, наконец, произнес:

— Ладно. Я Егор Демидов. Старшина этой общины. Давайте спрячем ваш вездеход и потолкуем обстоятельно.

Николай все это время стоял в стороне. Все последнее время он чувствовал себя совершенно отрешенно. И понимал отчего. В голове его пульсировала одна мысль. В этом городе есть метро. Да, оно в большей степени обрушилось, насколько они знали. Но оно есть. И эта мысль не давала ему покоя. Словно какой-то странный, иррациональный инстинкт звал его снова в подземелье.

Местный быт напоминал подземелья Надеждинска. Но если там община ютилась в подвалах многих домов, соединенных сетью крытых траншей. То тут все население занимало только подвалы двух примыкающих друг к другу зданий. Был в этом подвале оборудован и гараж, в котором стоял пожарный «Урал», насос которого иногда использовали для прогона нагретой в котле воды парового отопления или для душевых кабин. Место рядом с машиной, давно лишенной колес, оказалось достаточным, чтобы там поставить луноход.

Демидов пригласил гостей за стол, который, правда, пустовал. Он достал лишь бутылку самогона и несколько давно остывших картофелин «в мундире».

— Эх, — вздохнул он, — Бедные дети. Рождаются мало. А если рождаются, то больные или уже мертвые. — Егор залпом осушил налитую железную кружку и проглотил картофелину. Затем подвинул бутыль и миску с закуской гостям.

— Если хотите… — прокряхтел он, — Чем богаты…

— Спасибо, — кивнул Варяг, — Но давай о деле.

В этот момент в небольшое помещение, где они расположились в свете трех горящих лучин, вошел Турпал и, усевшись за стол, налил себе самогон.

Крест повернул голову в его сторону.

— А разве Аллах не запрещает алкоголь? — спросил он.

— Слушай, ты кто, имам что ли? Нет, он меня учить будет! Я замерз в дозоре, понял?! — и, выпив залпом, поморщившись, пробормотал, — мы все давно Аллаха прогневали, потому и живем так. Жалко китайца, короче…

— Вы чего от черновиков-то хотите? — Спросил Егор.

— Они машины наши украли и топливо к ним. — Ответил Варяг.

— Ну и что? У вас вон, тарантас хороший какой. Вам мало этого? Прям как у рейдеров, — Демидов ухмыльнулся.

— Ты видел рейдеров? — осторожно спросил Людоед.

— Нет. Рассказывали следопыты. Они там вроде обитают, в горах где-то. Так… Байки всякие ходят… А чтоб сунуться на черновиков, это вы забудьте. Их много. У них оружие и техника.

— Ну а есть у вас в городе сильные группировки, которые с ними враждуют? — задал вопрос Варяг.

— Да есть. Всякие. Только они не такие сильные как сами черновики. И между собой тоже не ладят. И не думайте, что вам кто-то из-за пары тракторов будет помогать и людей своих в бою на смерть класть.

— Разве только в тракторах этих дело? — поморщился Крест. — Неужели никто не хочет избавиться от ига черновиков? Те же коммунисты, монархисты, или муслимиат?

Турпал услышав последнее слово, пробормотал какое-то ругательство на родном языке.

— Ты чего? — Людоед уставился на него.

— Бараны они! Они меня выгнать сделали!

— За что это?

— Эй, там короче много татарин, дагестанец, ингуш, башкир и азербайджанец! А нохча им не понравился! Азер говорит ты не настоящий правоверный! Говорит, короче, вы волку поклоняетесь, а Кораном прикрывались, чтоб сауды денег давали на газават. Я говорю ты баран оу! Дагестанец говорит, мой бабка жил Кизляр. Я говорю, и что? Я при чем? Я ходил твой Кизляр? Мне одиннадцать лет было, когда Шамиль Кизляр ходил. Никто в мой тейп не был там с оружием в руках. Я говорю, что ты хочешь, короче? Он говорит, уйди! У ингуша одного на плече татуха, понял. Баба голая, короче. Я говорю ты, какой правоверный, если у тебя татуировка? Это харам! Коран запрещает не только баба, даже бабочка рисовать. Я говорю, аллах запрещает живых существ рисовать. Он смеется, короче, и говорит, что она уже мертвый, не живой. Аллах простит. Я говорю, ты баран, оу. Татарин говорит, из-за тебя, короче, мы не сможем с русским договариваться. Типа, короче, русские не будут с ними договариваться, если в муслимиат есть чеченец. Я ушел. А оказывается, русский может принять нохча к себе. И я тут, короче. А они говорили, русский не будет с ними говорить из-за чеченца. Бараны они! А русские, Егор, вон, приняли. Аллах велик!

— Велик, успокойся, — пробормотал Демидов.

— Брат, сколько время? — Турпал сразу остыл и словно забыл об этом разговоре.

Егор достал из за пазухи карманные часы на цепочке и, открыв крышку кивнул.

— Пора.

— О. Спасибо, — чеченец встал из за стола и пошел к двери, — Я у себя, короче, — сказал он и вышел.

— Пошел молиться? — спросил Варяг.

— Да, — ответил Демидов. — Он пять раз за день это делает.

— Странный он какой-то.

— Да нет. Просто напряжен вечно. Ну и характер такой. Он постоянно чувствует себя чужаком и думает, что его недолюбливают. Понять его можно. Хотя у нас это не так. У нас все равно кто, какой нации. Главное человеком будь.

— А как он к вам попал?

— Он один долго жил. Потом однажды на него собаки дикие напали. Рвать начали. А наш дозор его отбил у собак. У меня тут против столбняка были лекарства. Просроченные, правда, но помогли. Оклемался. С тех пор с нами. — Егор снова налил себе самогон.

Варяг пристально смотрел на то, как он снова делает залп своей кружкой и следом отправляет картофелину.

— Не волнуйтесь, — крякнул он, поняв этот взгляд, — Мне ведро надо, чтоб захмелеть.

В помещение вошла женщина. Одета она была в старое пальто и валенки. На плечах шерстяная шаль. Ее лицо было совершенно заплаканным и опухшим. Посмотрев на гостей она вдруг упала на колени и, хлопая ладонями по полу стала плакать и причитать: