Мастер икебаны - Суджата Масси

Я кивнула, пытаясь догадаться, к чему она клонит.

— Удивительно, как вам удалось найти такую редкую вещь, — продолжила госпожа Кода.

— Чистая удача. К тому же я заплатила не слишком дорого, — заверила я ее, не подумав даже, как сомнительно это прозвучало. Еще бы — артефакт великой школы Каяма за смешные деньги.

— Как вы сказали? «Заплатила»? — Она заметно удивилась.

В этот момент дверь, ведущая из холла на лестницу, хлопнула, и в холле появился Такео Каяма. В той же самой гринписовской майке и старых джинсах. Выглядел он так, как будто собирался заниматься тяжелым ручным трудом. Даже если и так, то, полагаю, не за деньги.

— Это было в ее рюкзаке? — спросил он у госпожи Коды, даже не взглянув на меня.

— Совершенно верно. Мы как раз обсуждали покупку мисс Симуры.

— Предоставьте это мне. — Он наконец перевел на меня мрачный взгляд. — Поднимайтесь в мой офис. В этот раз мы поедем на лифте.

Ясно. Он дал мне понять, что заметил оборванные лепестки на служебной лестнице. Растрепанный букет лежал у него перед носом на ореховом столике. Об остальном нетрудно было догадаться.

— Такео-сэнсэй, вы меня простите? Я чувствую себя усталой, — промурлыкала госпожа Кода.

— Ну конечно. Хотите, я провожу вас наверх? — Его голос смягчился.

— Не стоит. Я, пожалуй, выпью чашку чая и вернусь к своей работе. Не беспокойтесь за меня.

Я собрала свой рюкзачок и послала охраннику любезную улыбку. Как мило было с его стороны заварить всю эту кашу. Затем я последовала за Такео, который нес мой сюибан в руках, к лифту, вошла в кабину и стала считать проносящиеся этажи. Третий, четвертый, пятый... Девятый. Этаж, на котором, как говорила Лиля, располагалась частная резиденция семьи Каяма.

— Выходите, — скомандовал он, когда двери лифта распахнулись.

— Я собиралась пропустить вас. Мы ведь в Японии — здесь мужчины заходят и выходят в первую очередь.

— Полагаю, что вы собирались нажать другую кнопку и сбежать от меня. Спуститься на другой этаж, выйти на лестницу и выскользнуть из здания, верно? Ничего не выйдет. Швейцар не выпустит вас отсюда, пока я не разрешу.

— Это если бы я пошла через холл. Но в таком большом здании всегда найдется служебная лестница или пожарный выход, верно? В этом вашем лабиринте много неизведанных тропок.

— Что есть, то есть. Одну такую тропку вы сейчас увидите. Она ведет в мой офис.

— Офис у вас в квартире?

— Вы же знаете, что я живу не здесь. — Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. — Теперь налево. Пятая дверь.

Эту часть здания Каяма дизайнеры отделали более стильно, чем скупо декорированный административный офис на втором этаже и пустые, залитые светом классные комнаты на четвертом.

Небольшие пейзажи, развешанные на стенах цвета киновари, были подсвечены яркими крохотными светильниками, в одной из картинок я узнала работу Яёи Кусамы, потом, кажется, мелькнул полосатый Марк Ротко.

— Неужели это?.. — Я остановилась как вкопанная.

— Да, это Ротко, — высокомерно произнес Такео. — Удивительно, что вы его не стащили.

— Что-что? — Я оторвалась от созерцания картины.

— Не придуривайтесь. Для простой ученицы вы слишком хорошо знаете все ходы и выходы.

— Мне просто рассказала одна из здешних студенток. Ее сюда приглашали на обед.

— Лиля Брэйтуэйт, — произнес он безразличным голосом, открывая почти незаметную дверь.

Я вошла вслед за ним. Страшно мне не было. Что могло со мной случиться? Госпожа Кода, мисс Окада и швейцар знали, что я в офисе Такео, если этот уютный кавардак мог сойти за чей-нибудь офис. На стенах висели фотографии полевых трав и цветов, на столе стоял компьютер, вокруг стола — пара клубных кресел, обтянутых старинным коричневым хлопком. Эта комната была вызовом лаконичной минималистской концепции Каяма Каикан.

Такео убрал с одного из кресел стопку журналов «Нэшнл джиогрэфик» и подал мне знак садиться. Я села, нет, скорее, провалилась внутрь старого, продавленного кресла, пружины которого сломались, наверное, году в семидесятом.

— У нас есть кое-что общее, — сказала я из глубины кресла. — Я тоже покупаю старую мебель. Скажите, на какой из воскресных распродаж вы это приобрели?

— Эти кресла не с барахолки! — Голос Такео повысился на целую октаву. — Это семейная мебель из дома, где все мы раньше жили. Кресла стояли в комнате моей матери.

Тут мне стало здорово не по себе. Кажется, моя американская бесцеремонность снова меня подвела.

— Так или иначе, вы здесь не затем, чтобы оценивать мебель. Мне хотелось бы услышать подробности об этой истории с вещью, обнаруженной в вашем рюкзаке.

— С которой из них?

— Керамика в стиле арт-модерн, изготовленная в тридцатых годах специально для нашей школы.

Таких сюибанов всего тысяча штук. Найти их довольно нелегко.

— Да, госпожа Кода мне говорила. — Этот факт, между прочим, мог порадовать и господина Исиду.

— Двести различных видов дизайна. — Такео перекинул свои длинные ноги через ручку кресла, устраиваясь поудобнее. — Пять экземпляров каждого вида. Некоторые были подарены учителям школы. Некоторые разбились или просто пропали.

Я уставилась на его подошвы, перепачканные красноватой землей. Ботинки такого фасона давно вышли из моды в Штатах, но в Японии до сих пор считались стильными.

— Потом началась война, — продолжал он, покачивая ногой. — Правительство завладело кое-какой нашей собственностью. Металлические сосуды для икебаны переплавили и отлили из них пули. Керамика, особенно та, что без золотых листьев и искусных виньеток, никому не понадобилась. Таким образом, наш арт-модерн пережил войну. Правда, в сороковые годы интерес к икебане угас, и продолжать производство не имело смысла. Мода сменилась, но не это стало причиной упадка. У людей не было денег, чтобы покупать керамику, вот и все.

— Разве что у жен американских офицеров, изучавших икебану.

— Нет. В сороковые годы все увлечения образца тридцатых представлялись таким же допотопным старьем, как нам теперь, скажем, пластик и нейлон семидесятых. Что касается американок, то они, как говорил мой отец, хватались за антикварное барахло, стремясь вывезти старый Ниппон в своих кожаных баулах за океан. Как, впрочем, поступаете и вы.

Насчет семидесятых я могла бы с ним поспорить, но не теперь.

— Я ничего никуда не вывожу! То, чем я занимаюсь, только поднимает цену на японское декоративное искусство... Если хотите, речь идет о культурном самосознании нации! — Ну и словечко вылетело, лучше бы мне прикусить язычок. Трудно придумать что-то более напыщенное и калифорнийское. Такео холодно взглянул на меня.

— Как у вас это мило получается — использовать высокие слова, чтобы оправдать простое, банальное воровство.