Интуитивное питание. Как перестать беспокоиться о еде и похудеть - Светлана Бронникова

Интересно, что в европейском фольклоре нет подобной сказки, в которой символом смирения выступает готовность есть невкусную еду – кислые дикие яблочки, ржаной пирожок и простой молочный киселек. Европейская сказочная героиня, принимая послушание от авторитетных фигур, выполняет тяжелые, скучные и сложные работы – перебирает зерно, отделяя просо от пшеницы, как Золушка, или взбивает руками ледяные перины у Матушки Метелицы, но есть невкусное, давясь и сглатывая, ей не приходится. Несмотря на то, что ценности вроде бы одинаковые – скромность и трудолюбие, в нашей культуре символизирующие их действия почему-то всегда представляют собой насилие над телом. Нечего выпендриваться – не барыня.

В результате мы все носим с собой чрезвычайно противоречивое, полное конфликтных посланий наследство: «Еда – огромная ценность, ее нельзя выбрасывать, еда – это праздник, еда – это любовь, есть нужно много, но при этом не толстеть, худым быть нельзя тоже…»

Представьте себе, как мучительно трудно в этом хаосе сориентироваться ребенку, для которого одним из наиболее сильных желаний является – быть хорошим, угодить и нравиться взрослым?

Вспомните, какое тело считается красивым в вашей семье? Какой ребенок считается здоровым и полноценным – толстый или худой? Как относились в вашей семье к еде? А что еще оказывало влияние на ваши взаимоотношения с едой – например кто и как кормил вас в яслях и детском саду?

Когда я думаю о своем детстве, я понимаю, что мне, с одной стороны, очень повезло – совершенно никакого экстремального опыта – насилия, злоупотреблений… Единственный кошмар, который снится мне с раннего детства, – ужасный сон о тете Зине. У нее волосы гладко забраны в пучок, и мне кажется, что она лысая. Тетя Зина – воспитательница в яслях. Она заставляет меня есть масло – отвратительное, толстым замороженным кирпичиком. Пока не съешь – из-за стола не выйдешь. Размазать его ножом по хлебу я не в силах – мне полтора года. Съесть целиком не могу. Я сижу за столом и глотаю слезы.

Другие воспоминания: мне шесть лет, моя лучшая подружка живет двумя этажами выше, и у нее очень полная мама. Я откуда-то совершенно точно знаю, что полной быть очень плохо, – и жалею подружку, а иногда и высмеиваю ее.

Мне 8 лет, потом 10 и 12, и мне все время говорят, что я худая и что я должна есть больше. Меня убеждают и заставляют есть суп с хлебом, а потом еще и второе. Моя мама, весьма и весьма твердого характера, имеет одно-единственное слабое место, которое я довольно быстро нащупываю, – она совершенно не может перенести, если я отказываюсь обедать. Голодовка в знак протеста – лучший способ показать, что я на нее обижена. Максимум через час после обеда я обязательно услышу: «Пожалуйста, ну иди, покушай». В других ситуациях мама сердится дольше и ведет себя тверже. Только не с едой.

В то же время, я отчетливо знаю, что толстым быть плохо – «Три толстяка» – моя любимая сказка. Толстяки отвратительны.

Полных в нашей семье нет, это отмечается вскользь, но с некоей гордостью. Толстым необходима медицинская помощь – мне 6 лет, я валяюсь на ковре и читаю журнал «Здоровье», на который подписаны родители, там об этом много написано, и я четко усваиваю, что толстый – значит больной.

Любые праздники в нашей семье – дни рождения, Новый год, Восьмое марта, Первое мая – отмечаются широкими застольями. Я схожу с дистанции еще на стадии закусок и никогда не дотягиваю до горячего – еды не просто много, ее раблезиански много, и она очень-очень вкусная. После ухода гостей мы еще неделю доедаем остатки.

Несмотря на всю эту вкусную еду, в доме, разумеется, есть «Книга о вкусной и здоровой пище» – иногда я рассматриваю румяных толстых детей, поедающих ложкой клубнику со сливками. Я в жизни не пробовала сливок такой густоты, как на картинке, и не видела одновременно так много спелой клубники.

В обычные дни еды довольно (а на мой вкус так многовато), а вот сладкое почему-то ограничено. В день можно один кусочек халвы, хотя в шкафу лежит большущий кусище. Тогда я решаю, что, когда вырасту, куплю себе банку сгущенки, чтобы съесть в одиночку

Я не помню момент, когда я перестаю слышать от родных, что я слишком худой ребенок и мне нужно лучше питаться, и начинаю слышать, что у меня «отличная фигура». С какого-то момента меня больше никто не убеждает съесть больше – вероятно, это куда более символизирует мой переход из детства в женственность, чем начало месячного цикла.

Моя родная бабушка пережила голод в Поволжье, и для нее «есть мало» так и остается ценностью. Она объясняет мне, почему нельзя выбрасывать хлеб. До сих пор не могу выбросить – перед глазами кричащие от голода дети в деревнях.

В старших классах школы (экономически сложные перестроечные времена) мы целую зиму живем, питаясь одной вареной картошкой и селедкой. И еще морской капустой, большой мешок которой нам удается купить в магазине – капуста сушеная, ходят слухи, что это немецкая гуманитарная помощь, подкормка для немецких коров. Из капусты мы делаем салат – вкусный. В эту зиму мы много вспоминаем о тех застольях и яствах, которые нам довелось попробовать в прошлом.

В университете я настолько занята постоянным чтением конспектов или умных книг, разговорами и мыслями, что мне становится как-то совсем не до еды. Еда воспринимается мной как раздражающая необходимость, на которую жалко тратить время. С подросткового возраста я всегда читаю за едой – как папа, папа тоже все время читает за ужином, я даже себе не представляю, что можно иначе. Ситуация меняется благодаря моей университетской подруге, с которой мы много времени проводим вместе, – она показывает мне, что готовя и затем вместе поедая приготовленное, можно неплохо отдохнуть и провести время. Я увлекаюсь кулинарией – областью, к которой мои родители всегда считали меня органически неспособной.

Однажды ко мне в гости приезжает моя университетская подруга, Бертилль, – ее папа родом с Берега Слоновой Кости, и она похожа на статуэтку из молочного шоколада. Бертилль кажется мне ослепительно изящной – тонкие пальцы, руки, тело – и я с удивлением слышу, как мои родители с сочувствием говорят: «Какая же она худенькая…» Именно тогда я впервые соображаю, что тут кроется какая-то тайна – иногда плохо быть худым, а иногда – полным. Важно угадывать, что – когда, но неясно, как успевать так быстро меняться.

Начав жить отдельно от родителей, я готовлю себе сама и прекрасно себя чувствую. Моя коллега по работе, молодая, привлекательная девушка-психиатр из провинции, хронически озабочена проблемой похудения. Через много лет, когда мы снова пересечемся в интернете (я уже пару лет живу в Европе), и я спрошу у нее, как дела, она ответит: «У меня все супер!!! 59 килограммов!!!» Сейчас мне очень забавно думать, что о том, что о цифре на весах женщине должно так сильно тревожиться, я узнала ближе к 25 годам, и одновременно я испытываю облегчение, которое может испытывать человек, которого не коснулась эпидемия чумы. Тем не менее меня очень интересует проблема пищевых расстройств и для меня очень важно помогать тем, кто страдает от нарушенных отношений с едой.

А что происходило в вашей семье вокруг еды? Как в семье относились к размерам тела, отличным от стандартных? Как относились к еде? Каким должен был быть ребенок, чтобы считаться здоровым, – и женщина, чтобы считаться красивой? Была ли в вашей семье или детских учреждениях, которые вы посещали, «культура насильственного кормления» или, напротив, близкие считали вас чрезмерно полным ребенком и пытались ограничивать в еде?