Охота за призраком - Вячеслав Белоусов

— А Дарья-то, выходит, тоже знала про кавказца?

— Получается так. Не будет Тихон ради осетина какого-то сам варевом заниматься.

— Ну, братцы, кончай трёп! Возьмем, всё узнаем, — Квашнин оглядел милиционеров, скомандовал: — Суворин, держать окно! Майор, прикрывай!

Выбив ногой дверь, капитан влетел в строение с диким криком:

— Лежать! Перестреляю всех!

За ним ворвался Камиев. Два луча фонарика, судорожно запрыгав по полу, по стенам лачуги, не нашли ничего живого. Лишь перепуганная кошка с жутким мяуканьем выскочила у них из-под ног на улицу.

Третий лучик фонарика Суворина заскользил по жилищу, но глазастый Квашнин уже присел к неказистой печурке в углу и развёл огонь.

— А хозяин отсюда не так давно дёру дал, — заметил он. — Недооценили мы его. Но это уже что-то. Живой человек, похоже, здесь ютился. А то всё призраки, привидения да утопленники. Смотри сюда, майор!

Квашнин выволок на середину мазанки, поближе к огню, холщовый мешок, чем-то наполненный, и вытряхнул содержимое на пол. На многом, вывалившемся из мешка, задерживался взгляд, но капитан вдруг выхватил из кучи хлама неприметную вроде проволоку, отличающуюся от всякой другой своим необычным сечением — не круглым, а больше прямоугольным, и была она изготовлена из свинца.

Майор Камиев долго ещё её разглядывал под лучом своего фонарика, не доверяя огню из печки, а участковый Суворин достал из кармана перочинный ножик и распилил проволоку лезвием на кусочки.

— Вот вам и сечка, — прямо посреди мазанки уселся на пол Квашнин, — мы, друзья мои, находимся в гостях у Охотника. Только убийца нас ждать не пожелал.

Камиев озадаченно присел рядом за компанию.

— Суворин, ты погляди по углам, по стенам, может, ещё что найдёшь, — Квашнин всё ещё вертел в руках бесценный кусок свинчатки, — а мы с майором пока помаракуем.

— Он сегодня ещё здесь был, — со знанием дела, уверенно произнёс Камиев.

Квашнин поднял на него глаза.

— Я ковшик у бака с водой посмотрел. Вода в ковшике на дне осталась. Или пил, или вода ему зачем-то понадобилась.

— Похоже, — кивнул Квашнин.

— Жёг он чего-то в печке, товарищ капитан, — донеслось от участкового, который низко склонившись, разглядывал золу.

— Давай, давай, Суворин! Что там у тебя нашлось?

— Вот смотрите, товарищ капитан. Мне кажется, кусок оплавленного металла, — участковый осторожно вытащил из кучи пепла твёрдое вещество и на ладони поднёс Квашнину и Камиеву.

Квашнин принял в руки, повертел, передал товарищу. Камиев разглядывал остатки оплавленного металла долго. Суворин, устав ждать, вернулся к печурке, снова начал ворошить золу.

— Остатки оленя, которого Бобер с автомобиля потерял, — мрачно пошутил Квашнин. — Возьми, скажешь прокурору, это всё, что осталось от бедного животного.

— Пу-го-ви-ца, — по слогам произнёс вдруг Камиев. — Вот и кончики звёздочки остались. Солдатские рубашки такие были с медными круглыми пуговицами со звёздочками. Сам три года носил.

— Точно, пуговица! — выхватил кусочек металла из рук майора Квашнин. — Он рубашку свою в печке жёг, чтобы не нашли. А жёг он рубашку из-за того, что она у него в крови была. Это точно наш Охотник! Вот и начали сходиться концы с концами.

— Если мы у Охотника, то когда и как он успел улизнуть? — задумался Камиев и сердито глянул на участкового.

— Из деревни транспорт без досмотра не уходил. Мои ребята все машины проверяли. Я команду подал, мол, надо для дела, сам прокурор приказал, — уверенно отсек Суворин.

— А что Охотнику автотранспорт? — возразил Квашнин. — Такой и по воде горазд, и пешим ходом. Он от меня на речке в воду сиганул. Я решил, — всё! Готов! Так и сказал Даниле Павловичу, что на дно тот сгинул. И не вру. Я его точно больше не видел ни живым, ни мёртвым. А, выходит, он со дна выбрался, до берега доплыл и сюда к себе добрался. Залечил раны, какие были, рубаху с кровью сжёг и дёру дал.

— Опасный человек, — Камиев снял фуражку, протёр машинально пот внутри на ободочке. — Доставит он нам ещё хлопот.

— Его поймать надо, — вроде как напомнил Квашнин.

— Уже ушёл, — ругнулся Суворин. — Но не мог он так просто уйти. Как ему удалось? Везде дороги я перекрыл.

— Тихона задержать следует, — надел фуражку на голову Камиев. — Я с ним сам говорить буду. Он знать должен. Расскажет всё.

— Нет, погоди, — перебил майора Квашнин и внимательно посмотрел на участкового. — А ты, Суворин, забыл совсем… Прошла у тебя одна машина без досмотра.

— Не было такого, Пётр Иванович.

— Ну как же не было? Вспоминай. Ты сам мне говорил.

— Никак нет, товарищ заместитель начальника райотдела.

— Не горячись. Вспомни. Утром прошла машина председателя колхоза. Ефрем Тюньков на чём в город поехал? Его Деньгов послал! Ты осматривал машину?

— Никак нет, товарищ капитан! Что её осматривать? Её Полиэфт Кондратьевич лично отправил… к главному врачу… у которого на свадьбе гулял… Тому что-то понадобилось… — до участкового начал доходить смысл вопросов Квашнина, он побледнел и заморгал глазами.

— Это кто тебе понавешал лапшу на уши?

— Сам Ефрем и сказал… когда отъезжал.

— Вот этой машиной твой Ефрем Тюньков и вывез Охотника!

— Как? — присел Суворин.

— Вот так! — отрезал Квашнин. — Вернулся Тюньков домой из города?

— Вернулся уже, наверное. Спит небось.

— Пойдём к нему…

Брехали взбалмошные собаки, но деревня ещё спала, когда Квашнин, Камиев и Суворин оказались у нужного дома. Ефрем Тюньков, личный шофёр председателя колхоза, жил неподалеку от своего начальника в избе, брошенной одним из многих разочаровавшихся когда-то в деревенской идиллии мужиков, сменивших легкомысленную пыль сельских улиц на рациональную гарь городского асфальта. Мужик тот вместе с семьёй и скарбом перекочевал временно, обещая вернуться, поэтому продавать избу не стал, оставил её во вполне приличном виде, однако пропал навсегда и назад не показывался. Дом был добротным, хотя и простоял не один год без жильцов с забитыми крест-накрест досками, погрустневшими окнами. С предложения председателя колхоза и молчаливого согласия сельского Совета Тюньков в нём и поселился также временно, но потом прижился. Поначалу ничего не трогал, всё ждал настоящих хозяев, но через полгода махнул рукой и, послушав совета Полиэфта Кондратьевича, отчаялся на ремонт, который произвёл скоро и добротно, как всё, за что он по-настоящему брался. Дом враз расцвёл, зарадовал глаза и нового хозяина, и соседей, которым до кишок надоел разросшийся репейник и камыш в брошенном дворе.

Правда, новый жилец мужиком оказался некомпанейским. Вставал рано, домой приходил поздно. С соседями не общался, знакомств не искал. Работал без выходных. Но этому имелось объяснение — возил самого председателя колхоза. Тут уж, как говорится, о себе некогда думать. Его никто и не корил. Даже бабки на лавочках не находили в нем лакомый кусочек поломать свои сточившиеся зубы. Ефрем никому повода для пересудов не давал. Шофёр председателя — и на этом вся молва заканчивалась. Такая же репутация была и у его жены, которую никто никогда не видел и не слышал. Даже в магазинах отоваривался сам Тюньков. Пустили слух, что больную привез её Ефрем из города, в воздухе чистом нуждалась, но по весне у Тюньковых расцвели яблони, оставленные ещё прошлым хозяином, а женщина из дома так и не появлялась, даже на порог не показывалась. Со временем эти странности пришлой городской семьи перестали кого-то интересовать. Живут люди, дом преобразился, дым из трубы нет-нет да валит, а что ещё надо? У каждого своя жизнь. Обо всём этом участковому Суворину рассказала соседка, когда тот проходил по дворам, собирал по заданию Квашнина необходимую информацию.