Гнев Цезаря - Богдан Сушинский

Восприняв эту идею с покровительственной иронией видавшего виды фронтовика, Валерио тем не менее слегка подыграл ей. Будучи абсолютно далеким от мыслей о подобном единении, он все же причислил себя к единомышленникам Лукании. И лишь со временем, уже находясь в камере, князь не раз возвращался к размышлениям Розанды, воспроизведенным ею в одной из переданных статей в газете: «Наша цивилизация будет спасена только в том случае, когда мы перестанем делить мир по национальному, классовому или религиозному признакам и, наконец, окончательно признаем, что все цивилизационные процессы в нем происходят в вечном противостоянии небольшой, но отборной когорты духовных аристократов и неисчислимых легионов духовного плебса. Разве понимание этих процессов не способно стать основой международного единения аристократии?»

– И все же признайтесь, что не раз задумывались над моими словами о единении аристократов и нашего противостояния плебсу? – словно бы сумела окунуться в течение его мыслей Лукания. Она сидела рядом с водителем и владельцем машины, бароном фон Шмидтом, и, любуясь смолистыми локонами на ее плече, фрегат-капитан одновременно мог видеть открывающиеся на изгибе шоссе зеленые отроги Лигурийских Апеннин.

– Где, как не в тюрьме, я мог по-настоящему убедиться в том, насколько прореженными и ослабленными предстают перед миром когорты аристократов и насколько сплоченнее и агрессивнее выглядят все эти «неисчислимые когорты духовного плебса»?

– Считайте, что вступительная фраза статьи для будущего журнала «Мир глазами аристократа» уже сформирована, – повернула Розанда свое личико так, чтобы вальяжно развалившийся на заднем сиденье князь мог видеть его овал и уловить некие проблески улыбки. – Причем заметьте, что речь идет не столько о родовом, или, как теперь модно говорить, геральдическом, сколько о духовном аристократизме…

– Что в самой идее своей открывает доступ к старой геральдической когорте молодой интеллектуальной крови. Особенно в США, где аристократическая исключительность приглушается конституционно.

Доселе упорно молчавший германец что-то проворчал, однако Валерио так и не понял, стоит ли считать это реакцией на их философские изыскания или же на опасный финт обгонявшего их «опеля». Вчера вечером, после организованной Розандой на флорентийской штаб-квартире импровизированной встречи с князем местного актива Итальянского социального движения, свое собственное отношение к философским полемикам барон определил предельно ясно:

– Все, что мы только что слышали здесь, – это, да простит нас госпожа Лукания, великосветское дерьмо. Другое дело – операция «Гнев Цезаря», или поиски сокровищ Роммеля; вот во что вам, фрегат-капитан, по-настоящему стоит ввязываться сейчас. Это я вам говорю, оберштурмбаннфюрер СС фон Шмидт, солдат, привыкший не только отдавать приказы, но и четко выполнять их.

– В таком случае будем считать, что наше с вами знакомство состоялось, – с той же ясностью и без какой-либо полемики впустил барона в круг своих избранных Черный Князь. – И что никакой недосказанности между нами больше нет.

– Об остальном поговорим на вилле «Витторио», куда, как мне сказала Лукания, мы завтра же утром и отправимся, – завершил это краткое общение фон Шмидт. – Там, на берегу моря и совсем рядом с базой штурмовых плавсредств Сан-Джорджио, нам будет над чем подумать.

– Удачное место вы избрали для своей виллы, оберштурмбаннфюрер.

– Что вы… У меня всего-навсего одно родовое поместье, да и то находится оно в Баварии. Хорошо, хоть не в Восточной Германии. «Замок Витторио», как я называю эту виллу, принадлежит Розанде Лукании. Я всего лишь временно обитаю в нем, то ли в роли квартиранта, то начальника охраны, в которой состоит несколько моих парней, некогда служивших в дивизии «Викинг».

Пока, вспоминая об этом разговоре, Боргезе, сконцентрировав свой взгляд на стекле бокового вида, молчал, княгиня украдкой подглядывала за ним с помощью висевшего над лобовым стеклом зеркала. Коль уж речь зашла об аристократизме, то внешность этого сорокатрехлетнего офицера могла служить неоспоримым образцом того, что он принадлежит к геральдическим патрициям: худощавое, с тонкими чертами лицо; холодная вежливость в подернутых пеленой слегка завуалированного, прирожденного высокомерия глазах; предельная сдержанность в жестах и мимике…

– Для такой физически крепкой и страстной женщины, как вы, князь Валерио, конечно, хрупковат, да, пожалуй, и холодноват, – позволила себе резюмировать горничная-австрийка Маргрет, узнав, что хозяйка отправляется на встречу с Боргезе. – Нам с вами, – передернула гренадерскими плечами, – больше подходят такие мужчины, как Отто Скорцени.

– Ну, Скорцени – твой земляк, австриец, венец. А вот что касается Черного Князя… Ты что, знакома с ним?

– Вы ведь еще не забыли, что на работу нанимали меня в Ливорно. И что рождена я была не горничной. Так вот, князь Боргезе пытался ухаживать за мной еще в те времена, когда я уже была дочерью владельца – по наследству – трех судов, одно из которых отец водил в море сам. А Валерио представал всего лишь в образе курсанта военно-морской академии, довольно хилого и невзрачного на вид, если только не засматриваться на его смазливое личико. Как назло, мне всегда нравились мужчины рослые, крепкие и слегка грубоватые; правильно, как мой земляк из Вены, из которой меня увезли еще в детстве. Ну а потом отец запил и разорился; мой принц-воздыхатель Валерио стал распускать свои алые паруса под окнами других девиц… Словом, дальше все происходило так, как происходило…

34

Январь 1949 года. Албания.

Влёра. Отель «Иллирия»

По узенькой извилистой улочке, булыжник которой помнил еще топот ног янычар, водитель подниматься не решился, слишком уж она показалась ему крутой и «необъезженной», поэтому повел свой трофейный, судя по всему, «опель» в объезд, по горному серпантину, то и дело предательски зависавшему над скалистым прибрежьем.

Пейзажам, которые открывались из-за стекла бокового вида, не хватало разве что лучей яркого солнца Адриатики да белых яхт с распущенными парусами в ее заливах – именно такими представлялись подполковнику Гайдуку албанские морские пейзажи с того дня, когда он узнал о предстоящей романтическо-контрразведывательной командировке в составе черноморского конвоя.

– Спасибо, что подарили нам эту поездку, – с несвойственной его жесткой натуре вежливостью произнес подполковник, оставляя салон машины.

– Считайте, что я действительно подарил вам, но не поездку, а… еще одну спокойную ночь, – многозначительно бросил в ответ водитель, не глядя на него и не оставляя своего места за рулем.

При этом флотского чекиста удивило не то, что таксист прекрасно понял, что именно произнес русский подполковник, а то, что ответил-то он по-румынски. Хотя никакого повода для использования этого языка Дмитрий ему не давал.

– Может, вы еще и потрудитесь объяснить смысл своих намёков? – вновь спросил он по-русски.

– Их истинный смысл откроется вам завтра, – ответил водитель, не желая менять язык общения и при этом разворачивая машину на узком пятачке, посреди которого стояла позеленевшая от времени статуя рыцаря. – А пока что наслаждайтесь встречей с графиней фон Жерми и видами Адриатики.