Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Вера Камша

– Вы плохо кушаете, – объявила сидевшая напротив Клара-Неонила, – вы очень плохо кушаете. Это может быть первым признаком лихорадки. Мы с Гертрудой видели, как вы умывались снегом, не представляю, как ваша матушка это допускает.

– О, – немедленно вступила матушка, – это такие пустяки. Я допускаю много больше: все мои сыновья воюют.

– Вы, – немедленно ввернула Гертруда, – кажетесь героиней Иссерциала, это они говорили своим сыновьям: «Иди и сражайся!»

– Вами невозможно не восхищаться, – вновь завладела мячом Клара-Неонила, – но я бы так не смогла…

– В чем-то вы правы. – Какой разный у матери может быть прищур, то смешливый, то сосредоточенный, а бывает, как сейчас. – Женами военных не должны становиться трепетные создания. Дитя мое, надеюсь, ты не свяжешь судьбу с девицей, которую приводят в ужас даже самые невинные торские привычки?

– О да… матушка, – немедленно подтвердил обладатель упомянутых привычек. – Я никогда не совершу подобной подлости и не загублю едва расцветший цветок.

Оба расцветших далеко не едва цветка дружно сверкнули глазками, они были готовы покусать излишне заботливую маменьку, отчего настроение Арно чуточку улучшилось. Виконт прикидывал, как повторить столь удачный разговор в Старой Придде, слуги меняли тарелки и вносили десерты, изысканное общество позволяло положить себе немного того, самую малость сего и капельку вот этого, не прекращая при этом рассуждать о церковной архитектуре и загробном спасении.

– То, что вы вспомнили о Создателе, похвально, – трубил малость притихший, когда вперед вырвались дамы, Лукас, – однако в первую очередь надлежит озаботиться выбором священника, который в состоянии помочь в искуплении ваших и родительских грехов. Архитектор ничью душу не спасет, затеваемые вами переделки – лишь дурная трата средств, на которые можно заказать молебны в лучших храмах. В первую очередь вам следует подумать о переносе праха родителей в фамильную усыпальницу.

– Сейчас это невозможно, – Валентин все еще был вежлив. – Оллария недоступна, к тому же я не считаю правильным тревожить прах умерших, если, конечно, они похоронены согласно обряду. Тем не менее о семейных делах вы заговорили вовремя. Изначально я намеревался взять с собой лишь Клауса-Максимилиана, но печальные события последней недели не позволяют мне оставить Питера-Иммануила в Васспарде. Я временно передам его на попечение нашей сестры графини Ариго, здесь же начнутся работы, которые доставят ряд неудобств обитателям дворца.

Это было бы весьма прискорбно, но положение в Талиге заметно улучшилось, и у вас больше нет необходимости хоронить себя в провинции. Надеюсь, что в самое ближайшее время мои кузины Гертруда и Габриэла будут приглашены ко двору ее высочества Октавии. Собственно говоря, это уже бы произошло, если бы граф Лукас в ответ на письмо герцогини Ноймаринен посетил Старую Придду и принял участие в чествовании его величества.

– Мы… – выдохнула Габриэла, – …мы не знали…

– Придворные туалеты… – простонала Клара-Неонила, – три больших придворных туалета… это невозможные расходы… невозможнейшие…

– Мои владения, – Валентин отрезал от яблока идеальный кусочек, – благодаря рачительному управлению приносят хороший доход, и я готов выделить его часть на помощь тем из моих родственников, кто в этом нуждается.

– Как это с вашей стороны благородно, но мы бы в любом случае…

– Приглашение ко двору – огромная честь, однако граф Гирке…

– Альт-Гирке, дорогая, – напомнила о себе Амадея-Алиция. – Наш милый граф Гирке в это время не покидал классной комнаты…

– Граф Лукас, – бросилась на защиту супруга Маргарита-Констанция, – отвечал перед Создателем за вашу безопасность и не мог быть уверен, что приглашение в Старую Придду не является ловушкой!

– Письма так легко подделать, – согласилась Клара-Неонила. – Страшная судьба Ангелики…

– И не только ее… Мой брат, его очаровательная Адель…

– Это был страшный год… страшный…

– Отъезд назначен на послезавтра, – то, как Валентин резал яблоко, сделало бы честь хорошему геометру. – К этому времени мы с управляющим как раз закончим работу с наиболее неотложными бумагами. Клаус-Максимилиан, вам следует заняться сборами. Питер-Иммануил, вам тоже полезно решить, с чем вы не готовы расстаться.

– Да, монсеньор, – Клаус чуть ли не светился, ради того, чтобы стать унаром, он был готов немедленно бросить всё. Вот бы ему повезло с друзьями!

Тех, кто дорос до Лаик, тьфу ты, до Вальдзее, Арно наперечет не помнил, но кажется, кто-то из младших Катершванцев вполне годится. Если так, надо напустить на них Йоганна…

– Дитя мое, – мать поднесла к виску правую руку, – у меня слегка разболелась голова. Тебя не затруднит проводить меня в мои комнаты?

– У вас есть нюхательная соль? – затрепыхалась Габриэла, похоже, она была самой наивной. – У маменьки есть агарийская, очень хорошая.

– Нет-нет, мне помогает только моя… Видимо, меня утомила дорога, прошу нас с сыном простить.

О том, что следует отцепить салфетку, Арно вспомнил, поймав материнский взгляд. Мимолетной задержки никто не заметил, а если и заметил, вряд ли истолковал правильно. До салфеток ли, когда речь о приглашениях, вспомоществованиях и прочих туалетах? Тошнотворие какое! И надо же было втравить в него Эдиту с Амандой, это же как… как форель в болото выпускать.

2

Тот, кто сложил историю Круга Скал из историй любви, был мудр, он знал многое и отвергал грязное. Даже найди Мэллит вобравшую в себя свет книгу в трактире или лавке старьевщика, она бы ее читала и перечитывала, но дар нареченного Ли стал для гоганни дороже Кубьерты. Сегодня исполнялось два месяца с начала года первородных, когда Мэллит услышала свое сердце и открыла золотистый том. Гоганни прочла книгу, не пропуская ни строки, и вернулась к ее началу, теперь она выбирала рассказы о Савиньяках. Рожденные в этом доме умели любить и не страшились странного. Морис Савиньяк был сед и вдов, но юная Раймонда Карлион предпочла его всем прочим. Бурной ночью дева, тайно покинув замок отца своего, отправилась к любимому, и первородный Морис открыл двери и сердце той, что стала его последней звездой… Мэллит смотрела на портрет графини Савиньяк и вспоминала сгоревшее и вновь вспыхнувшее. Разве ничтожная не уходила тайно из дома в поисках радости? Разве не готова отдать жизнь за миг любви?

Гоганни думала о смелой Раймонде и о себе, пока не раздался крик желающего войти кота. Мэллит открыла дверь, но черно-белый всего лишь сопровождал подругу.

– Ты пойдешь со мной? – спросила Селина.

– Если нужно, – Мэллит посмотрела в окно, за которым крутился серый снег. Почему он, упав на землю, становится белым, гоганни не понимала, но пепельная круговерть тревожила и напоминала о чем-то, чего, возможно, никогда не было. – Куда мы идем и надо ли брать корзины?

– К Эйвону, мама все-таки ему написала. Письмо люди графини Ариго привезли мне, и теперь я должна его передать, а мне не хочется. С некоторыми людьми трудно говорить, потому что они придумывают то, чего нет, и поэтому не могут понять, что есть на самом деле. Если бы Маршал думал как Эйвон, он бы не поймал ни одного голубя.