Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

А вот для викария не слишком стара.

Стоя в своем доме, прижавшись лбом к холодной входной двери, еще долго после того, как затих шум отцовской машины, Колин Шеферд чувствовал, как скачет в его черепной коробке вопрос инспектора Линли: «Возможно ли, констебль, чтобы она могла сделать его любовником после такого короткого знакомства?»

Он крепко, до боли, зажмурился.

Не важно, что мистер Сейдж отправился в Ко-утс-Холл для того лишь, чтобы поговорить про Мэгги? Деревенский констебль тоже поехал туда предостеречь женщину от стрельбы из ружья, а уже меньше чем через час лихорадочно срывал с нее одежды, охваченный страстью. И она не протестовала. Не пыталась его остановить. Если уж на то пошло, она была не менее агрессивной, чем он сам. Что же она за женщина?

Она сирена, подумал он и попытался избавиться от отцовского голоса:

— Баб надо крепко держать. Дай им волю, обведут вокруг пальца.

Может, она сделала с ним именно это? И с Сей-джем тоже? Она говорила, что он ее навещает, чтобы поговорить о Мэгги. Он приходил к ней с добром, по ее словам, и ей нужно было его выслушать. У нее испортились отношения с дочерью, не хватало никакого терпения, разговоры заводили в тупик, и если бы викарий мог ей помочь, почему бы его не выслушать?

Тут она вгляделась в его лицо:

— Ты не веришь мне, Колин, да?

Нет. Ни на дюйм. Ни на мгновение пребывания наедине с другим мужчиной в этом отрезанном от мира коттедже, где само одиночество взывало к совращению. Тем не менее он ответил:

— Что ты? Конечно верю.

— Ты можешь зайти, если хочешь. Сядешь между нами за стол. Убедишься, что я не хватаю его под столом за коленку.

— Не хочу.

— Тогда что же?

— Я просто хочу, чтобы наши отношения стали нормальными. Чтобы не надо было прятаться.

— Это невозможно.

А теперь у них не будет вообще никаких отношений, до тех пор, пока Скотленд-Ярд не перестанет ее подозревать. Если даже отбросить в сторону разницу в их возрасте, он все равно не может спать с Джульет Спенс, не потеряв свой авторитет в Уин-сло. Уехать из деревни и жениться на Джульет он тоже не мог из-за ее дочки. Он оказался в капкане собственных замыслов. Только сотрудники Нью-Скотленд-Ярда могли его освободить.

Над его головой зазвенел дверной звонок, так неожиданно и пронзительно, что он вздрогнул. Залаял пес. Колин дождался, когда он выбежит из гостиной.

— Тихо, — приказал он. — Сидеть. — Лео наклонил голову и стал ждать. Колин отпер дверь.

Солнце зашло. Стало быстро темнеть. Огонь на крыльце, который он зажег в ожидании лондонских гостей, теперь освещал жесткие кудри Полли Яркин.

Она придерживала рукой ворот своего старенького синего пальто. Длинная шерстяная юбка болталась у щиколоток, выглядывавших из поношенных ботинок. Полли переминалась с ноги на ногу.

— Понимаешь… я заканчивала уборку в доме викария… и тут заметила… — Она виновато улыбнулась и бросила взгляд в сторону Клитероской дороги — Я видела тех двух джентльменов. Бен из паба сказал про Скотленд-Ярд. Я ничего не знала, но Бен позвонил — ведь он церковный староста — и сказал, что они, возможно, захотят пройтись по дому викария. Велел мне ждать. Но они так и не зашли. Все в порядке?

Одна рука Полли еще крепче сжала ворот, другая теребила свисающие концы шарфа. Он заметил на нем имя ее матери и сообразил, что это сувенир, рекламирующий бизнес Риты в Блэкпуле. Мать Полли прошлась по шарфам, круглым пивным подставкам, спичечным коробкам — словно владела каким-нибудь шикарным отелем — и даже некоторое время бесплатно раздавала палочки для еды, когда была «уверена на все сто», что волна туристов с Востока вот-вот захлестнет Ланкашир. Рита Яркин — она же Рита Руларски — была прирожденным менеджером.

— Колин?

Он поймал себя на том, что уставился на шарф, удивляясь, почему Рита выбрала неоновый лимонный цвет и украсила его алыми ромбами. Он пошевелился, глянул вниз. Лео дружелюбно вилял хвостом. Пес узнал Полли.

— Все в порядке? — спросила она опять. — Я видела, как уезжал твой отец, и заговорила с ним — я как раз подметала крыльцо, — но он, наверное, не слышал, потому что ничего мне не ответил. Вот я и подумала: может, что-то случилось?

Он сообразил, что нехорошо оставлять Полли на пороге, на холоде. Ведь он знал ее с детства, к тому же она зашла к нему с добрыми намерениями.

— Заходи.

Он закрыл за ней дверь. Она остановилась в коридоре, комкая свой шарф, скатывая, скатывая, скатывая его в руках, а потом сунула в карман.

— У меня грязные и старые ботинки.

— Ничего страшного.

— Может, я сниму их здесь?

— Не нужно, ведь ты в них шла только от викария.

Он вернулся в гостиную. Пес плелся следом. Огонь еще горел, и он подложил еще одно полено и с минуту понаблюдал, как оно занялось. Жар достигал его лица, нестерпимо жег кожу, но он не отошел.

За спиной он слышал нерешительные шаги Полли. Ее башмаки скрипели. Одежда шуршала.

— Давно я здесь не была, — чинно произнесла она.

Конечно, она обнаружила здесь большие изменения. Исчезло то, что принадлежало Энни. Мебель, обитая вощеным ситцем. Гравюры на стене. Ковер. Теперь тут стояли дешевые безвкусные вещи, необходимые в обиходе. После смерти Энни он утратил всякий интерес к домашнему уюту.

Он ожидал, что она скажет что-то по этому поводу, но она промолчала. Наконец он отвернулся от огня. Она не сняла пальто. Зашла в гостиную и остановилась недалеко от порога, робко улыбаясь ему.

— Холодновато у тебя, — сказала она.

— Иди ближе к огню.

— Угу. Пожалуй что. — Она протянула ладони к пламени, расстегнула пальто. На ней был просторный лавандовый пуловер, резко контрастирующий с ее рыжими волосами и красной юбкой, пахнувшей нафталином. — У тебя все в порядке, Колин?

Он знал ее достаточно хорошо и понимал, что она будет повторять этот вопрос, пока не получит ответа.

— Нормально. Может, выпьешь чего-нибудь? Ее лицо оживилось.

— Угу.

— Херес?

Она кивнула. Он подошел к столику и немного налил ей в маленький стаканчик. Себе наливать не стал. Она опустилась на колени у огня и гладила собаку. Взяв у него стаканчик, не поднялась, касаясь юбкой каблуков ботинок. На них виднелась засохшая корка глины. Кусочки ее уже валялись на полу.

Ему не хотелось составить ей компанию, хотя это было бы вполне естественно. Много раз до смерти Энни они втроем сидели перед этим самым камином, но тогда все было иначе: никакого греха в этом не было. Поэтому он сел на краешек кресла, положив руки на колени и сцепив пальцы, словно выставил перед собой барьер.

— Кто им позвонил? — спросила она.