Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни

После ужина мы встали из-за стола: Рамеш, Судха, потом Сунил и я. Судха вынула свой носовой платок из-за пояса, чтобы вытереть пот с лица и уронила его, убирая обратно. Платок упал позади стола. Это был один из тех самых платков, вышитых Пиши цветами лотоса, приносящими удачу, — в моей блузке лежал такой же. Я уже хотела сказать Судхе про него, как Сунил неожиданно нагнулся, поднял платок и положил его в карман курты.

Никто, кроме меня, не видел этого. Я твердила себе, что это ничего не значило, что он просто решил подождать более подходящего момента, чтобы вернуть платок Судхе. Но весь оставшийся вечер я сидела с дрожащими ледяными ногами, в моих ушах стучала кровь, и казалось, что я вот-вот начну злобно смеяться. Дура, дура, дура…

Как всего лишь одна секунда могла разрушить всю жизнь, не оставить и следа от счастья, переполнявшего сердце, если только дать ей волю. Но я не позволю! Я не могу! Я этого не переживу, я уже слишком много себя отдала Сунилу.

Когда мы остались с Судхой одни в комнате, где нас должны были переодеть в особую одежду башар для длинной ночи, во время которой все будут петь и шутить о том, что последует за свадьбой, я спросила ее:

— Ну и как тебе?

— Что? — переспросила Судха, устало снимая тяжелую цветочную гирлянду с шеи и роняя ее на пол. — Быть замужем?

— Нет. Знать, что мой муж без ума влюблен в тебя, — с горечью ответила я. И тут же пожалела о своих словах. Зачем я обвинила мою бедную сестру, которая ни в чем не была виновата?

— О чем ты говоришь, Анджу? — сказала Судха с болью в голосе.

Я подошла к ней ближе, готовая обнять ее и извиниться. Но она отклонилась назад и подняла руки, потому что не хотела, чтобы я прикасалась к ней. В ее глазах я увидела то, что ни с чем не спутаешь, особенно если ты сам испытал подобное. Я увидела в глазах моей обворожительной кузины вину.

Слова заполнили мой рот, как камни. Я должна была выплюнуть их.

— Судха, как ты могла со мной так поступить?

— Анджу, нет, подожди! — закричала Судха, но я уже вышла из комнаты, пошатываясь под грузом урока, который я усвоила в первый же час замужества: как быстро сладость любви сменяется горечью, когда она безответна, когда тот, кого ты любишь, любит другую.

В доме в Бардхамане продолжалось свадебное веселье, но наверху, где я сидела на высокой кровати, украшенной цветами, было достаточно тихо, чтобы можно было услышать, как тяжело и неровно бьется мое сердце. Отныне эта комната, которая раньше принадлежала родителям Рамеша, а еще раньше его бабушке и дедушке, стала моей. Я была совершенно вымотана свадебной церемонией, на мне всё еще было надето тяжелое пурпурное сари, но, несмотря на то что я вспотела, мне было холодно — холодно от страха. В моих ушах раздавалось эхо фраз тетушек-подружек мамы. Кто-то бережно положил на кровать кружевное прозрачное сари для сна, но мне было противно даже думать о раздевании и дальнейшем. О чужих руках, которые будут властно и похотливо ощупывать меня.

Вся свадебная церемония прошла для меня в тумане оцепенения. Я благодарно укуталась им, как волшебным покрывалом, защищавшим меня от внешнего мира. Я вставала, садилась, снова вставала, повторяя мантры и улыбаясь, когда нужно. Мне казалось, что если я не буду думать о том, что происходит, то все обратится сном. Но мое покрывало оцепенения разорвалось, когда Анджу посмотрела на меня с отвращением, бросив мне в лицо обвинения в том, что я соблазнила ее мужа. Ничто сейчас не могло облегчить тяжести отчаяния и страдания, обрушившегося на меня.

Моя первая брачная ночь. Как часто я мечтала о ней в прошлом году. Я представляла, с какой нежностью муж поднимет прозрачное покрывало, скрывающее мое лицо, как робко поцелует мои веки, как будет шептать ласковые слова, с помощью которых раскроет все тайны моего тела. А теперь, думая обо всём этом, я содрогалась от отвращения.

Ашок, какие ядовитые шипы терзали сегодня твое сердце? Когда я вспоминала слова из твоего письма «пусть тебя так же предадут те, кого ты любишь», горький смех готов был вырваться из моего сердца. Твое проклятие уже исполнилось: сегодня я увидела ненависть в глазах моей любимой сестры, ради которой я отказалась от тебя, совершив самое страшное из предательств.

Я заслышала на лестнице шаги и громкий смех друзей, которые провожали Рамеша до спальни. Он попрощался с ними и вошел. Щелчок замка был похож на звук выстрела. Когда Рамеш приблизился ко мне, я, не в силах сдержаться, задрожала. Я плотно сжала руки, чтобы не дать ему преимущества — не выказать свой страх. Рамеш сел на кровать — очень легко и не слишком близко ко мне. Мы оба молчали: я была не в состоянии начать непринужденный разговор, а ему, кажется, вообще было всё равно. Когда он склонился ко мне, чтобы взять за руку, я вздрогнула. Он начал что-то говорить, но почти сразу замолк. Затем сплел пальцы с моими, негнущимися и посмотрел на наши руки: переплетение темного и светлого цвета. Наконец Рамеш спросил:

— Неужели я так уродлив?

Я с удивлением подняла на него глаза. Я совсем не ожидала услышать от моего самоуверенного мужа — по крайней мере, таким он показался во время свадебной церемонии — такого вопроса. Я услышала в его голосе разочарование и боль. Почему-то это немного уменьшило мой страх.

Видимо, Рамеш всегда знал о своей посредственной внешности, но в последние дни ему приходилось нелегко, слушая восхищенные замечания родственников по поводу моей красоты. Многие мужья раздражились бы, что столько внимания уделяется их женам, а их не замечают, но Рамеш оказался достаточно терпеливым.

Даже когда какой-то старик назвал меня «богиней Лакшми, сошедшей на землю», улыбка не исчезла с лица Рамеша.

Но сейчас печаль в его голосе ранила. Благодаря своей матери я знала, каково это — постоянно чувствовать себя недостаточно хорошим для любимого человека. И мне совсем не хотелось, чтобы кто-то испытывал те же самые чувства из-за меня.

Если бы Рамеш был женщиной, я бы обняла его и сказала, что дело совсем не в нем, а в той невыносимой ситуации, в которой я оказалась, и никто, кроме меня, в этом не виноват. Но я боялась дать ему хоть малейший повод неверно истолковать мой порыв. И я, сосредоточенно глядя на серебряные кольца, еле-еле поблескивающие на пальцах моих ног, сделала усилие и выдавила:

— Просто всё так непривычно для меня… Я не могу… Извини…

И, несмотря на то что мои слова прозвучали совсем тихо и неубедительно, Рамеш с облегчением рассмеялся.

— Я прекрасно тебя понимаю. Я не думаю, что принуждением можно добиться толка. И с радостью готов подождать, чтобы ты… мы узнали друг друга получше.

Мы лежали рядом на кровати с выключенной лампой, стараясь не прикасаться друг к другу. Я вся была как натянутая струна, не до конца доверившись ему. От тетушек я слышала много разных историй про первую брачную ночь. Но Рамеш спокойно и неторопливо говорил, вежливо замолкая, чтобы я могла ответить. Он рассказал о своей работе и о том, как он ее любит; какую радость приносит успех в сложных делах; как он представляет себе каждый проект еще задолго до его воплощения в жизнь. Об узких сверкающих линиях новых железных дорог, проложенных там, где это казалось совершенно невозможным; о чистых изгибах железнодорожных мостов над пропастями, полными тумана.