Три котла красноармейца Полухина - Анатолий Сорокин

Оставшиеся в полку «академики» всвете последних событий сами стали называть себя старой гвардией, хотя среди них не было людей старше тридцати одного года. Более того, они считали своими и Сашу, и Катю, хотя последние по выслуге лет им в подмётки не годились. Но главным здесь было не число проведённых в части месяцев, а насколько человек хотел и умел вникнуть в премудрости артиллерийского дела. А с этим у новичков было всё в порядке. В результате поредевший взвод управления по-прежнему чётко выполнял поставленные перед ними задачи, чем славился ещё с мирного времени. Один раз для проверки его работы в школу зашёл новый комполка, оставшись в итоге весьма довольным увиденным. Тихо и незаметно, пристроившись в уголке, он слушал, как Катя объясняла решение треугольников по их известным элементам. Более того, Кирилл Ильич был просто вынужден в душе самому себе признаться, что успешно выполнить подобные расчёты вряд ли бы сумел без помощи начштаба Сабурина, тогда как полковник Молодцов мог это сделать очень быстро без чьего-либо содействия.

Разница между двумя командирами ощущалась явственно и в других вопросах. Там, где Григорий Фёдорович справлялся за день, Кириллу Ильичу требовалось три. Уже несколько дней стояли холода, а зимнюю форму привезли только сейчас: заместитель командира по тылу явно нуждался в поддержке в нелёгком деле выбивания обмундирования из интендантов, к которым выстроилась уже очередь из представителей разных частей Ленфронта. Авторитета майора для продавливания нужного решения не хватало, в результате ватные куртки со штанами, валенки и шапки-ушанки прибыли в часть несколько позже, чем должны были бы. С полевой прачечной и вовсе вышло фиаско, но с этим помогли местные жители. Так что после долгожданной бани бойцы переоделись во всё чистое.

Но зато осталась резко недовольной Зоя Леонидовна: присланные вещи оказались явно велики для её подопечных. Катя и вовсе в душе представить себя не могла в ватной куртке и штанах — ну колхозница я, что ли? И она была не одна с такими мыслями. Майор Медведев тихо устранился: что дают, то и носите, да про устав ещё не забывайте, это так, к сведению. Подобное отношение настолько возмутило военврача второго ранга, что она через начштаба Сабурина сумела дозвониться до полковника Молодцова на новом месте службы. Не прошло и полных суток, как напротив сельской больницы остановилась полуторка, в которой помимо необходимых медикаментов и расходных материалов вроде бинтов, ваты и спирта находились ещё и полушубки для всех без исключения полковых дам, наряду с валенками и шапками-ушанками требуемых маленьких размеров. Иного командира такое своеволие могло бы не на шутку разозлить, но Кирилл Ильич только спокойно вздохнул: решили вопрос, и ладно. Тем более, что у медиков есть и своя вертикаль подчинения, несколько обособленная от общеармейской, недаром же и звания у них даже по-другому называются. Да и женщинам на войне позволяется многое из того, за что сильный пол сразу же получил бы по шапке. В частности, неуставная одежда, чему лучшей иллюстрацией была красноармеец Чистякова. С платьем она категорически не хотела расставаться, а по этому поводу с родственницей самого полковника Молодцова никто и связываться не хотел. Порученные ей обязанности выполняет на отлично, так что пусть хоть в этом покапризничает малость. В результате на улице поверх платья на девушке красовался полушубок в компании с шапкой-ушанкой и всё теми же цивильными чёрными кожаными сапогами вместо положенных валенок. Дополняли картину подаренные сельской учительницей тёплые вязаные чулки совершенно неуставного тёмно-синего цвета, ладно, что ещё не полосатые.

Впрочем, вскоре в штабе закрепили такое положение дел. В самом деле, при занятиях в хорошо натопленной школе или при выполнении тех или иных заданий в не менее тёплом штабе крайне неудобно постоянно находиться в ватных куртке и штанах. Поэтому нескольким красноармейцам и сержантам по этой причине разрешили носить летние гимнастёрки и шаровары, разрешив при необходимости дополнять их шерстяными фуфайками вместо штатных рубах. Естественно, что без шинели и шапки-ушанки в холодную погоду таким «исключенцам» из общего правила было не обойтись. К их числу относился и Саша, на гимнастёрке которого негромко позвякивали друг о друга обе медали, если он делал неосторожное резкое движение. По свежему снежку боец окончательно отчистил шинель от остатков грязи, а одна старая женщина в селе ему ещё и подшила её по фигуре. Так что среди прочих солдат его сразу можно было отличить по отсутствию ватника и хорошо сидящей шинели, без мешковатости.

За такой вид седьмого ноября красноармейца Полухина включили в состав знамённой группы на праздновании годовщины Октябрьской революции. С утра все, кто не был занят на дежурстве или в карауле, слушали радиотрансляцию парада с Красной площади в Москве и речь Иосифа Виссарионовича Сталина. Затем полк был торжественно построен, майор Медведев с полковым комиссаром зачитали речь, в составлении которой не обошлось без старшего сержанта Журавлёва. Сам «спичрайтер» гордо восседал на станинах своей «дурынды», которую со всем расчётом по улице провёз трактор по ходу собственного миниатюрного торжественного марша. Много счастья было сельским мальчишкам: после их допустили к орудию и под чутким надзором расчёта даже позволили немного повертеть маховиками механизмов наведения. А к вечеру повод для радости появился уже у комполка: он стал подполковником, из штаба фронта прибыл нарочный с приказом и поздравлениями. Насколько возможно в условиях блокады, для всех военнослужащих устроили праздничный обед и разрешили те самые фронтовые сто грамм. Вечер, как положено, завершили салютом: гаубица старшего сержанта Журавлёва отправила три снаряда в адрес ближайшей высоты, занятой немцами. «Академики» лично рассчитали для орудия огневые данные, так что все разрывы пришлись точно в цель. Другое дело, что их было слишком мало, чтобы причинить какой-нибудь существенный вред немцам. Максимум, чего удалось достичь, — потрясти стоявший там их блиндаж так, что осыпавшаяся с потолка земля попала в кастрюлю с тощим картофельным супом для гитлеровских солдат. Завершили день концертом самодеятельности в клубе, где буря аплодисментов досталась Илье Самойлову и за сольное, и за хоровое выступление. А у Саши в кои-то веки появилась возможность побыть вместе с любимой в рядах зрителей целых полтора часа, когда никто ни его, ни её никуда не вызывал по делам службы.

Следующий день ознаменовался тем, что с самого утра в школу пожаловал начштаба Сабурин, забрал с собой старшего лейтенанта Фоминых, и они вместе уехали в штаб армии. Это внушало «академикам» большое беспокойство: как бы ещё каких переводов не последовало. Занятия велись со скрытой напряжённостью, штабная эмка вернулась только к пяти вечера. Заглянувший в учебный класс боец крикнул: «Лисовский, Василенко, Полухин, Чистякова — к начштаба быстрее!» Пришлось перепоручить преподавательскую работу другим товарищам и срочно направиться по приказанию командира. В большом доме, где пришлось потесниться правлению колхоза, расположился штаб полка. Всё уже было как раньше: телефоны, радиостанции, столы с картами и документами. На стене висели плакат «Родина-мать зовёт!», портрет Сталина и вырезки из газеты «Правда». Подполковник Сабурин и старший лейтенант Фоминых склонились над картой окрестностей Ленинграда, что-то измеряя циркулем и артиллерийским кругом. Как только «академики» появились на пороге, начштаба сказал: «Верхнюю одежду оставьте в прихожей и садитесь!»