Три котла красноармейца Полухина - Анатолий Сорокин

В темноте, строго по запланированной последовательности действий, полк изготавливался к прорыву. Автотранспорта уже не осталось, раненые, наиболее важное оборудование и документы разместили на немногочисленных гужевых повозках, остальное бойцы либо несли на себе, либо испортили и оставили на месте. Исключением были только пехотинцы, задачей которых являлся непосредственно бой. Их, за счёт остальных, по возможности максимально снабдили патронами и гранатами. Навьюченному какими-то документами Саше оставили только десять патронов в его ППД, не больше чем на пять секунд огня двумя короткими очередями. Старший лейтенант Фоминых сдал командование взводом управления своему заместителю, а сам прибыл на огневые позиции третьего дивизиона, чтобы лично проверить и скорректировать при надобности все установки для стрельбы. Тракторов около пушек уже не было — на последних остатках топлива они доползли до деревенской улицы и перегородили её, встав вплотную друг за другом поперёк дороги. Им тут же разбили радиаторы и сняли с их дизельных двигателей ряд важных деталей, чтобы сделать невозможным их дальнейшее использование врагом. Как и раньше, они послужили основой для баррикады, только ловушек на этот раз не предусматривалось: негодных снарядов больше не нашлось, а ручные гранаты могли понадобиться в предстоящем бою.

Сами орудия нацелились на разведанные во время вчерашнего вылета Р-5 позиции немцев. Их стволы грозно смотрели в тёмное беззвёздное небо, которое вот-вот могло разразиться первым снегом. Старший сержант Журавлёв нервно похаживал в стороне от своей пушки, которой осталось ровно восемь выстрелов жизни. Не лучше были дела и у других орудий в его батарее. Зато Илья Самойлов вовсю наигрывал на гармони «Артиллеристы, точней прицел!», а другие номера расчёта с командиром орудия вполголоса ему подпевали, хотя настроение у всех, кроме гармониста, особо оптимистичным назвать было нельзя. Его старший брат тем временем крепко держал под уздцы Дусю: на запряжённую ей повозку с осторожностью переносили лежачих раненых. Полковник Молодцов на передовом наблюдательном пункте поглядывал на часы, рядом с ним последние распоряжения перед прорывом отдавали майор Медведев и начштаба Сабурин. Иногда кто-то из командиров стрелковых подразделений запрашивал уточнения или докладывал ситуацию на своём участке. Катю комполка отослал к «академикам», подальше от опасности, вместе со связистками. Бойцы были очень рады столь неожиданному «подкреплению», но дружно отказались поделиться с ним своей ношей. Максимум, что Саша дозволил своей девушке, — взять свой вещмешок с сухарями и всякой его личной походной всячиной. Дружба — дружбой, а служба — службой: за свой пистолет-пулемёт и порученные ему документы отвечал он и только он, так что и тащить их предстояло только ему.

Тем временем секундная стрелка на часах полковника Молодцова подползла к отметке двенадцать, когда остальные показывали без четверти четыре. Григорий Фёдорович выдохнул: «Ну, понеслась!», после чего по телефону и радио всем частям и подразделениям был отдан приказ о начале операции. Как было согласовано со штабом Ленфронта, первыми открыли огонь гаубицы ждавшей прорыва своих стрелковой дивизии. Кромка леса вдали высветилась сполохами дальних выстрелов. Комполка несколько занервничал: это были не его орудия и как они справятся с поставленной задачей, было неясно. Первые же разрывы показали, что на другой стороне сильно осторожничали, боясь перелётом задеть товарищей. Пришлось по радио подбодрить коллег и сообщить им, что они могут стрелять на полкилометра дальше без какой-либо опасности. Спустя три минуты султаны взметнулись уже на позициях врага. Обстрел продолжался полчаса, после чего прекратился, но, не дожидаясь его последних залпов, в темноте вперёд стали просачиваться небольшие группы самых отчаянных бойцов-пехотинцев. Один раз из немецких окопов взмыла ввысь осветительная ракета и застрочил пулемёт, но с передовой раздался раскат выстрела бывшей Сашиной полковушки, пославшей свой снаряд «на огонёк», после чего немецкая огневая точка замолчала. Точно так же были подавлены ещё два пулемёта. Тем самым наглядно были показаны преимущества конной тяги над механической: фураж и подножный корм для лошадей в окружении ещё можно было найти, в отличие от горючего для тягачей, тракторов и автомашин.

Выдвинувшийся далеко вперёд противник так и не успел подтянуть сюда свою артиллерию, поэтому ему пришлось обходиться имевшимися у него пехотными огневыми средствами. Потеряв сразу три пулемёта, немецкий командир решил задействовать свои миномёты, чтобы сорвать попытку наглых русских просочиться к своим. Не прошло и пяти минут, как в воздухе чётко стал слышен отвратительный ноющий звук приближающихся мин. Как только советские бойцы поняли грозящую им опасность, так сразу отошли к своим исходным позициям, пользуясь тем, что неприятельские пулемёты либо были уничтожены, либо молчали, боясь выдать своё местоположение. Чтобы солдатам было легче ориентироваться в темноте, на переднем крае сразу же обозначили нужное направление условленным сигналом «как можно быстрее возвращайтесь назад» из двух красных сигнальных ракет, а затем стали пускать осветительные. Летящим по траектории с высокой крутизной минам нужно много времени, чтобы добраться до цели, так что когда на поле боя появились первые их разрывы, никого там уже не было. Слаженное действие пулемётов и миномётов — верная смерть даже для залёгшего пехотинца, но полковнику Молодцову удалось разорвать эту гибельную связку. А тем временем Лёша-Острый-Глаз уже засёк позицию вражеской миномётной батареи, по которой немедленно отработали уже свои пушки третьего дивизиона. Темнота, опять же, была только ему на пользу, поскольку днём её огонь практически невозможно заметить. А ночью вспышки дульного пламени выдали её позицию. Каждое из орудий дало всего четыре выстрела, но заранее проделанная тщательная работа по определению малейших поправок в установки прицела дала свой результат — миномёты противника умолкли.

После обезвреживания двух своих страшных врагов, вражеских пулемётов и миномётов, стрелковые подразделения начали уже не просачивание, а полномасштабный прорыв. И тогда немецкий командир принял решение использовать свою последнюю имеющуюся на руках козырную карту в этой игре. Он запросил помощь у своих «панцерзольдатен», и спустя пятнадцать минут на поле боя появился свет фар трёх средних танков, которые являются для пехотинца третьим и, возможно, самым гибельным кошмаром. Как только лязг их гусениц стал слышен на теперь уже оспариваемой полосе земли, тотчас же в воздухе вновь появились осветительные ракеты. План врага был прост: используя танки, продержаться до рассвета, а там в дело вступит его авиация и расставит всё по своим местам. Только и тут он недооценил советских командиров. На перерезанном заслоном шоссе с его «ленинградской» стороны показались два советских тяжёлых танка КВ, а гитлеровцам уже не надо было объяснять, что это такое. Тяжёлых зенитных или полевых пушек, которые могли пробить броню советских машин, в радиусе минимум пятнадцати километров от места столкновения не было, и перед немцами замаячила перспектива навеки получить свой кусок жизненного пространства на русской земле в виде безымянной могилы даже без креста и холмика.

Как результат, первыми с поля боя сбежали, а точнее, уехали те самые «панцерзольдатен», а за ними незамедлительно последовали и все остальные гитлеровцы. Вражеский командир проявил недюжинное понимание ситуации: «Зачем терять людей и технику, когда эти русские сами от голода и нехватки припасов либо сдадутся, либо сдохнут!» В успехе предполагаемого штурма или, на худой конец, осады Ленинграда он нисколечки не сомневался. Тем самым коридор для прохода был расчищен, а своя артиллерия облегчила путь по нему, завешивая в высоте факелы осветительных снарядов. Фрицы на разделяющей полосе даже и не пытались хоть как-то организовать противодействие, зато это захотел сделать с другой стороны тот немецкий майор, чьи подчинённые не раз попадали под обстрелы и в ловушки. Он просто жаждал реванша и «выбил» усвоего начальства батарею лёгких полевых гаубиц, с помощью которых вознамерился сорвать прорыв, как только узнал о его начале. Но этот офицер имел лишь примерное представление о местонахождении советских подразделений и торопил своих артиллеристов с открытием огня. Те, не имея исходных данных для точного расчёта установок прицела, отстрелялись по площади, где вроде бы находились русские. Как следствие, большого вреда их снаряды не нанесли, разорвавшись в стороне от скоплений советских солдат. Будь у майора больше терпения и позволь он командиру гаубичной батареи сделать всю необходимую подготовку, то немало горя принес бы её огневой налёт. А так русская пословица «Поспешишь — людей насмешишь!» стала для него самой минимальной из всех возможных неприятностей.