Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

– Просто очаровательно.

– Правда, что ли?

– Ну, не буду же я тебя расстраивать!

– Таня, а что такое земля?

– Это пол на улице.

– От вас, мужиков, одна только грязная посуда.

– Я одну ногу уже совсем отходила.

– А я умру?

– Когда-нибудь да.

– А если замуж выйти?

– Таня, а как зеркало работает?

– Оно сначала все впитывает, а потом выпитывает.

– Ты где гуляла?

– Угадай? На букву «Ф».

– Не знаю.

– В школе!

В самолете:

– Ой, как я волнуюсь!

– Не бойся, девочка, ничего с нами не случится.

– Да я не за себя волнуюсь. За вещи! Их увезли на какой-то машине.

– Таня, на дачу хочешь?

– Прямо и не знаю. Одна сторона хочет, другая – нет.

Найдя на даче упоминавшуюся ранее пишущую машинку, Татьяна немедленно приступила к ее использованию. Вот ее первый рассказ.

Мама и папа сидят на скамейке. Они говорят:

– Я тебя люблю.

– И я тебя люблю. Вот какая любовь!

Первые шаги в красноречии делает и ее трехлетний брат Андрей.

– Андрюша, нос – он или она?

– Чья? Твоя или моя?

– Бабушка – он или она?

– Он.

– А дедушка?

– Тоже она.

Андрей очень любит кидать камни в речку, и я хотел этим воспользоваться:

– Андрюша, на дачу поедешь?

– Нет, не поеду.

– Там камни есть.

– Не хочу камни есть.

– Андрюша, как правильно сказать: «Мальчик побежал или побежала»?

– Как хочешь.

– Смотри, уже все листочки упали с деревьев на землю.

– Ой, как мне их жалко.

– Ничего, весной они появятся снова.

– Что, расправятся и прицепятся?

– Зачем свет выключили? У меня глаза сразу оглохли.

– Что такое твердый знак?

– Это буква такая у англичанцев.

– Андрюша, зачем людям ноги?

– Чтобы ходить.

– А еще?

– Чтобы надевать ботинки.

В 1966 году тесть получил земельный надел площадью в шесть соток в полутора километрах от станции Поварово, что по Октябрьской железной дороге. Участок наш непосредственно примыкал к сильно заболоченному лесу и почти полностью был покрыт деревьями и кустами. Несколько небольших живописных полянок едва проглядывали сквозь высоченную болотную траву.

Торфяное болото не просыхало даже летом, и на всем участке с трудом можно было найти местечко, пригодное для того, чтобы расположиться и поставить вещи. Болотный торф был покрыт слоем дерна, как мембраной, на которой укрепились кусты и деревья. Под давлением ног мембрана натягивается, и стоящие рядом огромные березы приветствуют идущего плавными поклонами. Если же подпрыгнуть, то образуется волна, ощущаемая на расстоянии в несколько метров.

Копать мокрую торфяную землю очень легко. Разрубив дерн, сразу попадаешь в мягкую среду, уже не оказывающую лопате никакого сопротивления. В свежем срезе нетронутый ранее торф имеет удивительно интересную структуру. На нем хорошо видны сечения стволов некогда произраставших тут деревьев. Торф нарастает со скоростью до 1 мм в год, так что штык лопаты сразу уходит в прошлое более чем на двести лет. Воздух буквально на глазах растушевывает отпечатки тех далеких растений, делая поверхность торфа коричнево-однородной и рассыпчатой.

Для осушения почвы по общему периметру участков с помощью машины для прокладки кабеля прорыли канаву. Она получилась в форме узкой щели глубиной около двух метров. Через месяц канава сверху заросла травой и превратилась в коварную ловушку для зверей и людей. Первой в нее провалилась собака, которую нам с трудом удалось вытащить. В благодарность она покусала тещу, и той пришлось делать прививки от бешенства. Далее в канаву угодил мой товарищ во время устройства забора. Он нес на плече асбоцементную трубу, которая его и спасла. Провалившись, он повис на ней, и вытащить его удалось гораздо быстрее, чем пса. Следующей крупной жертвой канавы стал один из наших гостей, мгновенно и совершенно бесследно исчезнувший в канаве, к великому изумлению шедшей рядом жены. Достали мы его довольно быстро, но жена не сразу узнала в черном торфяном чудище своего мужа.

Граничащий с нами лес состоит из сосен, елей и берез и выглядит на первый взгляд весьма привлекательно, но на самом деле он практически неприступен. По мере углубления в него местность понижается, и вода подходит к самой поверхности. Наши участки являются, по существу, полуостровом, который ограничен с двух сторон ручьями, соединяющимися в чаще леса. Далее местность быстро поднимается, и болото переходит сначала в поле, а затем в нормальный, сухой лес.

Возвращаясь однажды из этого леса, я уговорил Вику «скосить», то есть не обходить родное болото по дороге, а пройти напрямик. На стороне моих аргументов был лежащий перед нами ярко-зеленый луг, спускающийся к ручью, и раскинувшаяся за ним красивая опушка леса.

Уже через десяток шагов под ногами у нас захлюпала вода, а затем и вовсе пришлось перебираться с кочки на кочку. Мысль отказаться от непродуманного решения «скосить» появилась у Вики через первые сто метров пути, но я заверил ее, что до ручья осталось меньше, чем пройдено. В этих словах была правда, но не вся.

С каждым шагом продвигаться становилось все труднее и труднее. Теперь уже редко удавалось удержаться на кочках или корнях деревьев. Ноги проваливались в торфяную жижу сначала по щиколотку, а затем почти по колено. Каждый шаг становился достижением, требующим больших усилий. Продвижение осложнялось крапивой, образовавшей здесь сплошные заросли выше человеческого роста. Наши легкие летние одежды не давали никакой защиты от ее ожогов. Пять минут назад, стоя на дороге, мы не могли и представить себе, что все враз обернется столь неприятным образом.

Еще через несколько минут положение наше стало вовсе критическим. Мы уже не обращали внимания ни на грязь, ни на крапиву, ни на полчища комаров. Вопрос стоял, сможем ли мы вообще выбраться из этой кошмарной трясины. От дома нас отделяла буквально сотня метров, были даже слышны голоса людей, но уже почти не было сил шаг за шагом вытаскивать тонущие ноги и цепляться руками за ветки и корни деревьев. Когда, наконец, мы выбрались на непроваливающуюся под ногами почву, не было сил идти даже по ней.