Сестры зимнего леса - Рина Росснер

Просыпаюсь от запаха хвои, сосны и шерсти. Сначала мне кажется, что я ещё сплю, пригревшись в объятиях Довида… Довид?! Резко сажусь и обнаруживаю себя в постели. Рядом прикорнул Хёльцель[51], пёсик Майзельсов. Где Лайя?

Вся встрёпанная со сна, вскакиваю с кровати.

– Лайя!

Босиком бегу на кухню и обнаруживаю за столом пьющих чай Майзельсов.

– Где моя сестра? – спрашиваю, прекрасно зная, как выгляжу, да ещё в одной ночной сорочке.

Входная дверь открывается, впустив в дом морозный воздух. На пороге появляется доктор Полниковский. Пошаркав ногами по половику, входит внутрь.

– Ну? Как наша пациентка? – живо интересуется он.

– Вы о которой, доктор? О той, что спит, или о мишугене, что пожаловала к завтраку в ночной рубахе? – смеётся Довид.

Заливаюсь краской и бормочу:

– Вы должны мне сказать, где Лайя…

Довид кивает в сторону гостиной.

– Там теплее всего, мы топили печь всю ночь.

Кидаюсь туда и обнаруживаю Лайю крепко спящей на застеленном диване. Она не шевелится, но немножко порозовела. Хочется подойти к ней, обнять. Однако увидев, что Лайя спит, я вспоминаю о хороших манерах и возвращаюсь на кухню.

– Прошу прощения. Я… я испугалась за сестру, – говорю, понурив голову.

– Ещё успеешь меня поблагодарить, когда на тебе будет несколько больше одежды, детка, – откликается госпожа Майзельс. – А теперь иди и приведи себя в порядок.

Вновь краснею и подхожу к доктору:

– Рада с вами познакомиться. Будьте так любезны, подождите. Я хочу узнать о состоянии сестры.

– Полагаю, шнекен госпожи Рахиль и чашечка крепкого кофе займёт меня на некоторое время, – улыбается доктор Полниковский. – А пока я осмотрю больную. Надеюсь, ещё одна врачебная консультация никому здесь не надобна?

– Нет-нет, доктор, – отвечаю смиренно. – Клянусь, я в здравом уме.

Майзельсы откровенно хихикают. По-моему, у меня даже уши побагровели. Неуклюже приседаю в реверансе и возвращаюсь в комнату Довида.

Одевшись, спешу в гостиную. Доктор Полниковский беседует с госпожой Майзельс.

– А вот и Либа, – говорит он.

– Как моя сестра?

– Советую тебе получше приглядывать за ней. У неё жар, который способен спровоцировать галлюцинации. Например, девочка может встать и куда-нибудь отправиться в бреду. Постарайтесь её накормить. Дайте немного бульона, чая с сухариками. Иначе, боюсь, она угаснет у нас на глазах. Да, и держите больную в тепле.

– И всё? Больше мы ничего не можем сделать? – спрашивает госпожа Майзельс.

– Увы, нет. Или температура спадёт и девочка начнёт есть, или…

– Нет! Не говорите так! – перебиваю я. – Она обязательно поправится, я уверена. Иначе и быть не может. Я сама буду ходить за ней.

– И не ты одна, мейделе. – Мать Довида обнимает меня. – Я тебе помогу.

– Спасибо, спасибо вам большое. Вот только… не ошиблись ли мы, перевезя её в город?

– Не думаю, что дорога повредила больной, – говорит доктор.

Киваю.

– Мы справимся, мейделе, – госпожа Майзельс похлопывает меня по спине.

– Я не заслуживаю вашей доброты… – Смотрю на доктора, собирающего инструменты в саквояж. – Сколько я вам должна, доктор?

– Не глупи, мейделе, – говорит госпожа Майзельс. – Мы уже утрясли этот вопрос. Я всегда хотела дочку. Если у нас… то есть у вас всё сладится… – Она кивает на дверь, в которую как раз входит Довид. – В общем, можешь считать меня своей мамой.

«Но у меня есть мама!» – хочется сказать мне. Потом я задумываюсь, невольно сравнивая обеих женщин, и понимаю, что, пожалуй, было бы очень неплохо войти в эту шумную, горластую семью. Матушка всегда благоволила Лайе, между ними была особенная связь, в которой мне места не оставалось. В доме Майзельсов я чувствую себя уютно. Представляю, каково это – жить с Довидом. Собираться всем вместе за столом в шаббес…

А затем они узнают, кто я на самом деле.

– Я вовсе не это хотела сказать, – настаёт очередь госпожи Майзельс краснеть.

– Это, это, – говорит Довид. – Она всегда подразумевает именно то, что говорит. Не дай ей заморочить себе голову, Либа.

Мы с госпожой Майзельс смеёмся.

– Ну что? В чём дело? Что я такого сказал? – недоумевает он.

Следующим утром я встаю чуть свет. Господин Майзельс с сыновьями уходит в синагогу, я же отправляюсь на базар. И обнаруживаю, что пришла слишком рано. Ховлинов ещё нет. Жду, прохаживаясь взад-вперёд.

Наконец они появляются. Сначала до меня доносятся звуки Мироновой флейты и монотонные зазывные крики братьев: «Налетай! Покупай!» Сегодня от их воплей мои руки покрываются гусиной кожей, и до самый костей пробирает холодок.

Лениво пританцовывая и напевая, Ховлины выходят на площадь. Не поёт один Фёдор. Лицо грустное, словно потерял что-то.

Дождавшись, пока они не расположатся за своим прилавком, коршуном налетаю на Фёдора и хватаю его за грудки:

– Признавайся, что ты с ней сделал?

– С кем? – снисходительно ухмыляется он, но я вижу, как забегали его глазки.

– Не юли. С моей сестрой, разумеется.

– А что с ней? – Он оттопыривает губу, напуская на себя надменный вид.

– Если ты немедленно не признаешься, я…

– Ну, и что – «ты»? Что ты сделаешь? – долговязый Мирон кладёт руку на плечо Фёдору.