И все-таки это судьба - Лариса Райт

Море, правда, было в двух шагах. Дикий пляж с беспорядочно разбросанными бутылками на песке и стройным рядом прозрачных желеобразных медуз в воде недалеко от берега. Медузы были совсем не опасные, но скользкие и омерзительные. Люба буквально задерживала дыхание и старалась как-то подобрать свои аппетитные выпуклости, проходя через этот длиннющий дрожащий «пудинг», столкновение с которым было все равно неизбежно. Она кривилась от ужаса, наблюдая за тем, как дети без всякого страха хватают медуз и кидают ими друг в друга, хохоча от восторга.

Лет через пятнадцать, как раз после Танькиного визита в Турцию, Люба решилась признаться подругам:

– Я это море терпеть не могу. Мне за месяц до и два после медузы в кошмарах снятся.

– Нашла чего бояться! – фыркнула рыжая Иришка.

– Да, я медуз тоже не люблю, – спокойно согласилась Наташа.

– А в Средиземном море никаких медуз нет! – победоносно заявила Танька.

– Как это нет? – недоверчиво переспросила Иришка.

– Совсем никаких? – уточнила Наташа.

– Ну, не знаю. Какие-то, наверное, есть. Может, даже и ядовитые водятся. Но вот этих противных, да еще косяком вдоль берега, нет, такого добра там днем с огнем не сыщешь. Водичка прозрачная, теплая, пляж чистый, коктейли в баре зашибенные.

– Класс! – Иришка подняла вверх большой палец.

– Хорошо, – мечтательно согласилась Наташа.

А Люба промолчала. А что говорить-то? Что в Анапе тоже есть приличный городской пляж с лежаками, зонтиками и забегаловками, где и мороженое, и шашлык, и боржоми, и все, что покрепче? Один раз Люба там была. Два года уговаривала мужа туда съездить («Пять остановок на трамвае вместо пяти минут пешком, да еще и за проезд платить»), потом два года слушала о том, как городские власти обирают честных граждан, устанавливая «заоблачные цены на дрянные шезлонги». Впрочем, в те годы позиция мужа ее сильно не задевала. Это юным прелестницам хорошо дефилировать в купальниках среди толпы, а Любе комфортней скрывать свою расплывшуюся после родов фигуру от чужих глаз. Шезлонги, хоть совсем и не дрянные, а очень даже симпатичные, были не нужны. Дети все время копались в песке у воды, а Люба нежилась на полотенце под солнцем: загар делал ее тело стройнее, а лицо, и без того смуглое, еще ярче. Вместо мороженого дети с не меньшим удовольствием поглощали на пляже принесенный из дома арбуз или другие фрукты, а сэкономленные деньги можно было с чувством глубокого удовлетворения положить на книжку. Не прогулять, не кутнуть один раз, не позволить себе новую кофточку или Мане новую куклу, а именно на книжку. Строго по заданному курсу, и ни шага в сторону. Любу этот курс почти всегда устраивал. А потом случилась девальвация, и всё псу под хвост. Муж тогда слег на неделю с какой-то непонятной тоской.

– Не знаем, чем он у вас болеет, – пожала плечами врач «Скорой». – Пульс в норме, ЭКГ хорошая. Кризис, наверное.

– Сейчас у всех кризис, – согласилась Люба.

Сама она почти не переживала. Как не было денег, так и нет. Она их и не видела никогда. Если бы еще знала, на что откладываются и зачем копятся, было бы жалко, а так – шут с ними. Все равно непонятно, что с ними делать. Вот Иришка – та рвала и метала. Она лет десять с каждой зарплаты дочери взнос делала на какой-то страховой сертификат. Девочке всего год до восемнадцати оставался, и она бы тысячу получила – большие деньги, а теперь ни тысячи, ни десятилетних взносов. А Ирка, между прочим, одна дочку воспитывает, колотится, и за что ей такое? Вот у Любы надежная опора. Она когда заикнулась о таких взносах, муж вовремя остановил:

– Ни к чему это. Только деньги разбазаривать. За что им такие подарки? Пусть учатся, образование получают, потом сами заработают. Лучше отложим, целее будут.

Не уцелели, конечно, зато не так обидно. Обидно Любе было, когда все вокруг помешались на «зарабатывании» в финансовых пирамидах. И Иришка для дочери деньжат раздобыла, и Наташа новой «восьмеркой» разжилась, и Танька мечтала о круизе по Латинской Америке, а Любин муж презрительно кривился и утверждал, что не будет добра с такого сомнительного предприятия.

– Как же не будет, когда человек на новой машине ездит? – удивлялась Люба.

– Повезло. – Муж пожимал плечами и отворачивался, давая понять, что тема разговора исчерпана.

– А нам, значит, повезти не может? – только и вздыхала Люба, не вкладывая в вопрос ни капли иронии. Им не может. Такая, видно, судьба. У подруг сапожки, платья, курорты, работа, а у Любы… Нет, работа у нее тоже была. Ну, как работа? Так, работенка. Сидела в заводской бухгалтерии, щелкала калькулятором, цифры складывала. Да и то не полную смену, а до обеда только, чтобы деток из школы забрать самой. У других, конечно, отпрыски более самостоятельные. И обед погреют, и в квартире приберут, даже ужин к приходу родителей организуют. Сереня, правда, тоже пельмени варил. Что не сварить-то? Люба налепит – сын сварит, но на одних пельменях ведь далеко не уедешь. А у Манечки с младенчества желудок больной. Ей все свежее надо, паровое, не могут же дети сами котлеты вертеть да с водяной баней управляться. Нет, прав муж, прав: какая уж тут Манечке столовская еда, какой шведский стол, если ее порой даже после Любиной стряпни мутит.

Иногда, правда, мелькала шальная мысль: хорошо бы и вдвоем куда-нибудь махнуть. Нет, не обязательно по заграницам, можно и у себя посмотреть, поездить. Что они видели, кроме медуз в Анапе да бесконечных грядок на даче у свекрови? Можно в Питер укатить или по Золотому кольцу. И сэкономить, кстати, очень даже получится, на дороге, например. Сел в машину и поехал. Бензин, конечно, дорогой, но все дешевле, чем на поезд тратиться. На их стареньком «Москвиче», правда, страшновато немного, но ведь не зря муж через выходные в гараже пропадает. Подладил бы там все как надо, подстроил бы, и поехали. А уж если решиться все-таки на вложение денег, можно было бы и «жигуленка» купить. А потом на Байкал рвануть или в Прибалтику. И детей с собой взяли бы. Ну что они, вдвоем друг друга не видели, что ли? А детишкам бы такой отдых понравился. Настоящее приключение. Нет, все-таки надо отнести деньги. Муж даже не узнает. Люба снимет с книжки немногое оставшееся, на книжку же вернет. Вот как соберется с духом, так и снимет.

Не собралась, слава богу. Не успела. Финансовая пирамида рухнула, а с ней и Танькины мечты о круизе. Таньку было, конечно, жалко. Но вместе с тем Люба не могла не испытывать невиданной гордости за своего мужа. Опять прав оказался, как всегда. С тех пор ее если и посещали мысли о неоправданной бережливости супруга, то крайне редко. Зачем все эти круизы, платья и побрякушки? Было бы здоровье и взаимопонимание. И не в деньгах счастье. Вот как заработала банковская система, так все, словно сумасшедшие, кинулись в ипотеку. Даже рассудительная Наташа.

– Хочется пожить по-человечески, – сказала она.

По-человечески означало отдельно от родителей, и чтобы у сына своя комната, а то пятнадцать лет втроем на тринадцати метрах – те еще условия. Переехали. Наташа радовалась. Еще не старые ведь. Руки-ноги на месте, работа есть, расплатимся с банком и заживем! Пока, конечно, жили не очень. Всё туда, в ипотеку. А потом неожиданно выяснилось, что и жить-то, может, не придется. Нашли у Бори – мужа Наташиного – опухоль, сказали, шанс будет, только если оперировать за границей. А где теперь деньги взять? Помогли, конечно, сумму собрали нужную. И Люба с мужем дали, сколько могли, муж даже не спрашивал, когда вернуть сумеют и вернут ли, но сказал все-таки, не удержался: