Эйсид хаус - Ирвин Уэлш

Нет? Но ты же живешь в большом доме.

Не такой уж большой, твою мать!

Не такой уж большой, он сказал!

Да ты, блядь, в замке живешь!

Ты слышал чувака? Не такой уж охуенно большой.

Чем занимаешься, кореш, работаешь или учишься?

Да, ты прав, твою мать, чувак!

Да... но что это принесет тебе? Кем ты станешь, когда закончишь?

Чертовым Бухгалтером!

Слышал это, Сканко! СКАНКО! Поди сюда. ПОДИ СЮДА, ТЫ, МУДАК!

Этот чувак, мать его, говорит мне, что он бухгалтер.

Да? Что, блядь, ты говоришь?

Ага, правильно.

Ну, стажер бухгалтер.

Стажер Бухгалтер, Бухгалтер, какая на хуй разница; тонны чертовых бабок.

Нет.

Нет, парень не педик.

Я тут подумал, кореш, в голове не укладывается, что ты любишь регби и все такое.

У тебя подружка есть, приятель?

Что?

Думал, ты сказал, что не педик. Ты вообще трахался когда-нибудь?

Что значит оставь чувака? Я задал простой вопрос.

Трахался когда-нибудь, приятель?

Либо ты делал это, либо нет. Просто спросил, твою мать. Никто не собирается тебя пиздить.

Ну тогда все в порядке.

Просто вопрос, видишь.

Просто потому, что ты был на регби, понимаешь.

А вот там моя подружка.

ЭЙ, КИРСТИ! ВСЕ В ПОРЯДКЕ, КУКОЛКА! Буду через минуту. Просто тут немного болтаем с моим приятелем, типа.

Клевая, да? Хорошенькая, согласен?

Ты! Клеишь мою подружку, грязная свинья?

Ты! Пытаешься сказать здесь, что моя подружка шлюха ебаная? Нарываешься, блядь, в хлебало хочешь?

Нет?

Да будет тебе, чувак.

Так что ты любишь регби, да? Футбол — вот моя игра. Хотя я никогда не хожу на стадион. Не пускают, черт возьми, в черном списке. По любому, футбол тоже чертовски скучное дерьмо и все такое. Да на него вообще ходить не нужно. Самое оно происходит до и после игры. Слышал о Хибз Парнях (Парни Хибз — фанатская группировка популярной шотландской футбольной команды «Хиберниан» — прим.перев.)? СиСиэС? Да?

Драться из-за футбола охуительно тупо.

Давай, спой песню, кореш. Одну из этих пидорских песен, которые вы поете перед тем, как все ебете друг друга.

Коротенькую пиздатую песню, чувак!

Просто прошу парня спеть чертову песню. Никаких подъебок, типа.

Давай песню, приятель. Начинай!

ТЫ! ЗАТКНИСЬ С ЭТИМ ДЕРЬМОМ! Цветок чертовой Шотландии. Дерьмо! Я ненавижу эту блядскую песню. О цве-ток Шот-лан-ди-и... гнусная моча. Давай настоящую песню. Пой Далекие Барабаны.

Что значит оставь его? Я просто прошу чувака спеть. Далекие Барабаны.

Что?

Ты не знаешь Далекие на хуй Барабаны? Нет? Слушай меня, приятель, я спою ее, твою мать.

Я СЛЫШУ ЗВУК

ТУ-ТУ-ТУ-ТУ

ТУ-ТУ-ТУ-ТУ

ДАЛЕКИХ БАРАБАНОВ

ТУ-ТУ-ТУ-ТУ

ТУ-ТУ-ТУ-ТУ

ПОЙ, ТЫ, КОЗЕЛ!

Я слышу звук далеких барабанов. Это просто. Ты же чувак с образованием и все такое. Ты можешь понять это. Я-СЛЫШУ-ЗВУК-ДАЛЕКИХ-БАРАБАНОВ.

Вот так лучше, хэй, хэй, хэй.

Сканко! Кирсти! Послушайте чувака! Далекие на хуй Барабаны!

Клево. Как доктор прописал. С меня бутылка Becks, кореш. В натуре кореш. Чувихи пьют Diamond Whites. Это Линни, подружка Сканко, понимаешь?

Спасибо, приятель.

Видишь, Сканко, чувак свой в доску. Похоже будет мой кореш, черт возьми.

Как ты там говорил тебя зовут, приятель?

Алистер, верно.

За Алистера.

Спасибо, приятель.

Так ты уже уходишь, кореш? Да? Ну бывай.

Далекие Барабаны, пиздец, чувак!

Что за охуенно приставучий мудак! Видел, как глупый козел пел эту старую песню?

Далекие на хуй Барабаны, чувак.

Подкинь пиво, Сканко. Только не надо выступать из-за того, что этот парень получил одну бутылку. Это ровным счетом ничего не значит. Сам понимаешь, как говорится на халяву и рот корытом, да, Линни?

Спасибо! За козлов, играющих в регби! И хотя они все пидоры, все равно выпьем за них!

Что-то странное происходило над Пилтоном. «Наверное, эта чертовщина не только над Пилтоном», — размышлял Коко Брайс, но поскольку он сейчас находился в Пилтоне, это было единственное, что заботило его. Он взглянул на темное небо. Оно, казалось, раскололось. Часть его была ужасно исполосована, и Коко привело в замешательство то, что открылось его взору, и сочилось из этой раны. Осколки ярких, подобных неоновым, огней светились в разъеме. Коко мог различать отливы и приливы неких потоков внутри полупрозрачного бассейна, словно накапливавшегося позади темной мембраны неба, готовясь выплеснуться сквозь этот провал, или по крайней мере дальше терзать израненную завесу облаков. Тем не менее, свет, исходящий из раны, казалось имел суженное самостоятельное направление. Он не освещал расположенную внизу планету.

Затем пошел дождь. Сначала несколько предупреждающих плевков, сопровождаемых глухими раскатами грома в небе. Коко увидел вспышку молнии, и хотя его раскаленная докрасна визуальная картина была неким образом расстроена, он все же вздохнул с облегчением, что его странное видение было подавлено более земным феноменом. «Я был сумасшедшим, что решился проглотить вторую таблетку кислоты. Видения какие-то невозможные».

Его тело, если оставить в стороне его собственное устройство, растягивалось как резиновое, но у Коко было достаточно ресурсов воли и достаточно опыта, связанного с наркотиком, чтобы вспомнить тот страх и панику, накатывающих сами по себе. Золотое правило «оставаться спокойным» десятилетиями провозглашалось прожигателями жизни по вполне понятной причине. Он критически оценил свое положение: Коко Брайс, трипует в одиночестве в парке приблизительно в три часа утра, и молнии вспыхивают над ним в предвещающем несчастье небе.

Расклад был такой: в лучшем случае он промокнет до нитки, в худшем в него ударит молния. Он был единственным высоким объектом на несколько сот ярдов, стоящим прямо в середине парка. «Твою мать, господи боже», — проговорил он, сводя отвороты своей куртки вместе. Он сгорбился и быстро помчался по тропинке, разделявшей огромный собачий туалет, которым был Уэст Пилтон Парк.

Затем Коко Брайс, судорожно глотая воздух, выдавил из себя едва уловимый шепот. Крикнуть не удалось, просто что-то пробормотать. Он почувствовал, как его кости завибрировали, когда по его телу пронесся жар, и содержимое его желудка ринулось вниз, вытесняя накопившееся дерьмо из кишок. Коко ударило что-то с неба. Последнее, что он увидел перед тем, как лишился сознания, это поднявшуюся ему навстречу бетонную дорожку. И он, должно быть, подумал: все-таки молния.