Эйсид хаус - Ирвин Уэлш

— Может быть я разберусь с ними, может нет. Это мое дело, твою мать. Ты доигрался, мудак! Ты слизняк, Койл. Насекомое. А, вот оно! Насекомое... — воскликнул вдохновенный Бог. — ... Я собираюсь сделать тебя выглядящим как грязное, ленивое вредное насекомое, кем ты и являешься!

Бог снова поглядел Бобу в глаза. Сила невидимой энергии словно покинула его тело и передалась на несколько футов через стол, пронизав Боба насквозь вплоть до костей. Эта сила бросила его назад на стул, но она иссякла в одну секунду, и все, с чем остался Боб, это учащенное сердцебиение и потные брови, гениталии и подмышки. Все это представление, казалось, утомило Бога. Он поднялся, дрожа, со своего стула и поглядел на Боба.

— Я ухожу, мне, черт возьми, надо поспать, — прохрипел он, повернулся и покинул паб.

Боб сидел, как прикованный, мозг лихорадило в возбужденных попытках обосновать то, что случилось с ним. Спустя несколько минут в паб зашел Кевин пропустить пинту. Он заметил Боба, но не горел желанием приближаться к нему после скандала, устроенного тем днем раньше.

Когда Кевин, в конце концов, подошел, Боб сказал ему, что только что встретил Бога, который собирался обратить его в насекомое.

— Ты бы лучше не нес всякое дерьмо, Боб, — сказал он своему смятенному другу перед тем, как покинуть его.

Этим вечером Кевин сидел дома один, уплетая на ужин жареную рыбу. Его подружка отправилась на ночную гулянку с каким-то подружками. Здоровая навозная муха села на край его тарелки. Она просто сидела там, глядя на него. Что-то сказало ему не трогать ее.

Затем муха влетела в каплю томатного соуса на краю тарелки и взмыла на стену, прежде чем Кевин смог среагировать. К его изумлению, она начала выписывать КЕВ на белой известке. Ей пришлось совершить второе путешествие к соусу, чтобы закончить то, что она начала. Кев содрогнулся. Безумие, но по-другому это назвать было никак нельзя; его имя, написанное насекомым...

— Боб? Это действительно ты? Еб твою мать! Прожужжи дважды, если да, один раз, если нет.

Два жужжания.

— Неужели он, как там его зовут, неужели Бог сделал это?

Два жужжания.

— Что, блядь, ты собираешься делать?

Неистовое жужжание.

— Извини, Боб... может я могу дать тебе что-нибудь? Пищу, например?

Они разделил ужин с рыбой. Кеву досталась львиная доля, Боб сидел на краю тарелки, слизав немного рыбы, сала и соуса.

Боб оставался с Кевом Хайслопом несколько дней. Ему было рекомендовано притаиться на тот случай, если Джули, подружка Кева, обнаружит его. Кев выбросил опрыскиватель от мух. Он купил банку чернил и немного писчей бумаги. Он выливал чернила в соусницу, и позволял Бобу выписывать вымученные послания на бумаге. Одно, особенно примечательное, было написано в страшной тревоге: МУДАК ПАУК В ВАННОЙ. Кев смыл паука в туалет. Когда бы он ни возвращался с работы, Кев волновался из-за того, что всякое могло случиться с Бобом. Он не мог расслабиться, пока не слышал это знакомое жужжание.

Из своего укрытия за занавесками в спальне, Боб вынашивал планы мести. Он совершенно простил Кева за то, что тот вытурил его из Стар, вследствие его доброты. Тем не менее, он был полон решимости отомстить родителям, Эвелин, Рафферти и остальным.

Стать навозной мухой было не так уж плохо. Он остро переживал бы теперь потерю способности летать; имелось также еще несколько более сильных удовольствий, чем просто летать по улице. Он по достоинству оценил вкус экскрементов, их богатую, насыщенную кислую влагу, дразнящую его длинный хоботок насекомого. Другие навозные мухи, толпившиеся на горячем дерьме, были не так уж плохи. Некоторые из них нравились Бобу. Он научился ценить красоту тела насекомого: сексуальные, огромные коричневые глаза; блестящий скелет; привлекательная мозаика голубого и зеленого, жесткие грубые волоски и мерцающие крылья, отражавшие золотой солнечный свет.

Одним прекрасным днем он полетел к Эвелин и заметил, как она выходит из дома. Он последовал за ней в квартиру ее нового бойфрэнда. Этим чуваком оказался Тамбо, вытеснивший Боба из состава Грэнтон Стар. Он обнаружил, что не в силах унять жужжание от возмущения. Понаблюдав, как они трахаются, как кролики, в любой доступной позе, он слетел на кошачий туалет, проверив сначала, что тварь спит в своей корзине. Он всосал как можно больше какашек, не закопанных должным образом в песке. Затем полетел на кухню и выблевал дерьмо в карри, которое приготовил Тамбо. Он сделал несколько таких путешествий.

На следующий день Тамбо и Эвелин были жестоко больны от пищевого отравления. Вид их мучений и проблевов придал Бобу ощущение силы. Это побудило его слетать на старое место работы. Когда он добрался туда, он поднял самые мельчайшие гранулы голубой крысиной отравы из спичечного коробка на полу, и вставил их в сэндвич с сыром и салатом Рафферти.

На следующий день Рафферти тяжело заболел, и ему пришлось поехать на скорой помощи в больницу, чтобы сделать промывание желудка. Врач установил, что ему подсунули крысиную отраву. В добавлении к тому, что он чувствовал себя физически ужасно, Рафферти был также изнурен паранойей. Как и большинство боссов, которых в лучшем случае презирают, а в худшем ненавидят все их подчиненные, кроме самых отъявленных лизоблюдов, он воображал себя популярным и уважаемым. Его мучил вопрос. Кто сделал это со мной?

Следующее путешествие Боб предпринял в дом своих родителей. Прилетев туда он пожелал, чтобы лучше вообще этого не делал. Боб расположился высоко на стене, и слезы выступили на его массивных коричневых глазах, когда он обозрел сцену внизу.

Его отец был одет в черное нейлоновое облегающее трико с дыркой в промежности. Его руки были вытянуты, ладони опирались на каминную доску, а ноги расставлены. Хуй Боба-старшего выпирал из его облегающего костюма. Мать Боба была голой, за исключением пояса, затянутого так крепко вокруг ее тела, что он врезался в дряблую плоть, заставив ее выглядеть как подушку, перекрученную посредине куском веревки. К поясу был прицеплен огромный латексный дилдо, большая часть которого находилась в анусе Боба-старшего. Большая часть, но все еще недостаточно для него.

— Продолжай двигаться, До... продолжай заталкивать... Я могу принять больше... мне нужно больше...

— Мы уже почти у основания... ты ужасный человек, Боб Койл... — проворчала Дорин, потея, толкая дальше, размазывая больше KY вазелина по дряблой заднице Боба-старшего и по все еще видимой части дилдо.

— Допрос, До... сделай допрос...

— Скажи мне, что это! Скажи мне, ебаный развратный ублюдок! — визгливо закричала Дорин, и Боб-навозная муха содрогнулся на стене.

— Я никогда не заговорю... — хриплый голос Боба-старшего обеспокоил Дорин.

— Ты в порядке, Боб? Говорю о твоей астме и этой...

— Да... да... продолжай допрашивать, Дорин... прищепки... ДОСТАНЬ ПРИЩЕПКИ, ДО! — Боб-старший глубоко вздохнул, надув щеки.

Дорин взяла первую прищепку с каминной полки и прикрепила ее к одному из сосков Боба-старшего. То же самое было сделано с другой. Третья прищепка была самая большая, и она грубо схватила ей за его сморщенную мошонку. Возбужденная его воплями, она глубже толкнула дилдо.