Посредник - Ларс Соби Кристенсен

Поскольку по сравнению с минувшим годом число несчастных случаев в Кармаке за весну и лето выросло на целых восемнадцать процентов, власти решили назначить Посредника, несмотря на весьма серьезные экономические трудности. К примеру, скоро у них не будет средств зажигать вечером уличные фонари, что опять-таки приведет к росту несчастных случаев – конечно, не очень тяжелых, но ссадины, сотрясения мозга, выбитые зубы и сломанные шейки бедра тоже требуют издержек. Однако сейчас, на пороге осени, выбора не оставалось. Об учреждении должности Посредника объявили в начале сентября в газете «Рекорд», единственной в укруге. По истечении недельного срока претендентов оказалось всего трое – двое мужчин и одна женщина, что неудивительно, учитывая задачи Посредника. Этих троих поочередно вызвали на беседу с Комиссией, состоявшей из Патрика Оука, Уилла Тайлера и Росса Ноудена, соответственно Шерифа, Доктора и Пастора, чьи лучшие годы были давно позади. По сути, именно эти трое и распоряжались в означенном городе, в Кармаке, похожем на все прочие города такой же величины, с главной улицей под названием Юнион-авеню, малоэтажной застройкой и некогда весьма ухоженными садами и свежепокрашенными заборами, не считая, конечно, множества несчастных случаев, поражавших в эту пору его исстрадавшееся население. Двух первых претендентов отмели очень быстро. Боб Спенсер, безработный сорокалетний шофер-дальнобойщик, страдал каким-то кожным заболеванием, которое, мягко говоря, делало его малопривлекательным. Лицо рябое, мясистое, глаза как бы зажаты между лбом и щеками. Поэтому казалось, будто он все время щурится. Он никогда и никому не смотрел в глаза, да ни у кого и не было охоты смотреть в глаза ему. Уже из-за этого он в Посредники не годился. Вдобавок он отличался буйным темпераментом. Выставив свою кандидатуру, Боб Спенсер попусту потратил время Комиссии. Женщина, миссис Хейвен, на первый взгляд производила благоприятное впечатление. Ей было тридцать восемь лет, мать-одиночка с десятилетней дочерью, что могло, конечно, создать проблемы на такой работе, но Комиссия решила дать ей шанс. Раньше она продавала билеты в «Маджестике», единственном кинотеатре на весь город, давным-давно закрытом. Женщина ухоженная и красивая, но не чересчур, лицо, скорее, из тех, что не вызывают никаких ассоциаций и забываются тотчас, едва отвернешься. В принципе вполне подходящее. Итак, Комиссия была готова дать миссис Хейвен шанс, но лишь до той минуты, когда она открыла рот и заговорила. Голос оказался резким, пронзительным, слушать его – сущее мучение. Нет, это недопустимо. Близким родственникам и так достается, в довершение всего не хватает только горлопанки. В итоге остался один претендент – Фрэнк Фаррелли. Что еще сказать о Фрэнке Фаррелли, помимо того что он подал заявление на должность Посредника? Если честно, то не много. Ему было тридцать пять, родился и вырос здесь, в Кармаке. Ничем он не выделялся, но и упрекнуть его тоже не в чем. После средней школы некоторое время бил баклуши, или, как он сам говорил, осматривался, потом получил постоянное место в кассе номер три Кармакского вокзала, где продавал билеты. Тогда поезда там еще останавливались. Пять лет назад перестали, и касса номер три тоже закрылась. С тех пор он сидел без работы, осматривался еще внимательнее, правда без особого результата. Отец умер, когда Фрэнку Фаррелли было тринадцать, моря он никогда не видел. Жил у матери, держал золотую рыбку по имени Марк.

Секретарша Бленда Джонсон, дама во всех отношениях практичная, проводила его в конференц-зал на верхнем этаже мэрии, самого роскошного здания в Кармаке, если не считать церкви. Каменная постройка, воздвигнутая в 1908 году, когда сюда хлынули европейцы – поляки, немцы, итальянцы, норвежцы и ирландцы, которые в итоге стали удачной смесью закаленных и сентиментальных ворчунов в этом скудном округе. Из мэрии, когда позволяла погода, открывался вид в двух направлениях. На западе город заканчивался железнодорожными рельсами, сорняками и закатом за бурыми холмами, почти сплошь покрытыми гладкими, овальными валунами, оставленными ледником в незапамятные времена, задолго до нас. На востоке Юнион-авеню, прорезая центр, тянулась дальше, к жилым кварталам и Снейк-Ривер, которая была также городской границей. Можно подумать, эти две панорамы относились к разным местам, но так уж Кармак располагался – меж сезонами года, меж горами, пустошами и равнинами, вообще прямо-таки меж всего. Тем утром шел дождь. Летняя пыль сбегала в бассейны. Фрэнк Фаррелли сел перед Комиссией, и секретарша закрыла за собой дверь. Никто толком не помнил, с каких пор эта Комиссия света белого не видела, наверняка уже несколько лет, когда дела в Кармаке впрямь пошли вкривь и вкось. Именно тогда поезда и перестали здесь останавливаться. А когда поезда мчатся мимо, зачастую настает конец всему. Никто не приезжает, никто не уезжает.

С виду Фрэнк Фаррелли производил впечатление человека честного и порядочного. Серые брюки, замшевый пиджак, темная рубашка в клетку. Ботинки надраены, ногти чистые, подпиленные. Это не осталось незамеченным и говорило в его пользу. Посреднику дается лишь один шанс, и его нельзя упустить. Несколько капель дождя еще сбегали по его лицу. Пастор протянул ему носовой платок. Фрэнк Фаррелли не знал, что с ним делать, и опасался, что попал впросак, еще и рта не открыв.

– Раньше вы работали на железной дороге?

– Да, в кассе номер три.

– Чем вы занимались после того, как вокзал закрылся?

– Искал работу, присматривал за матерью и думал.

Доктор отодвинул в сторону стопку бумаг, дал слово Шерифу.

– О чем же вы думали?

– О разном. О жизни. О будущем. Об этом городе.

– И что же вы думали о жизни и о будущем, Фаррелли? И о городе?

– Что надо принимать все таким, как есть.

Пастор наклонился над столом:

– Вы не женаты?

– Верно. Не женат.

– И в мае вам исполнилось тридцать пять. Вы не думали жениться, завести семью?

– Я ведь уже сказал. Надо принимать все таким, как есть.

– Видимо, это ваш девиз, Фаррелли. Принимай все таким, как есть.

– Да. А как же иначе? Только надо быть готовым.

Пастор улыбнулся и опять предоставил слово Шерифу, который сразу перешел к делу:

– Почему вы подали заявление на эту должность, Фаррелли?

– Я уже говорил, что несколько лет сижу без работы. Хочу приносить пользу.

– Характер должности не вызывает у вас возражений?

– Думаю, я вполне хорошо информирован.

– Я о том, в состоянии ли вы выполнять задачи, которые будут на вас возложены.

– Думаю, я в состоянии взять на себя эту ношу.

– Даже в чрезвычайно трудных обстоятельствах?

– Я ведь говорил, что работал в кассе номер три. Иметь дело с пассажирами тоже было не всегда легко. Особенно под конец. Они считали, что поезда не останавливались по моей вине. Несправедливо, как мне казалось. Но работал я все же до самого конца. Такой у меня характер.