По следу кровавого доктора - Александр Тамоников

Павел перепрыгнул через плиту и устремился в проход вместе со всеми.

Сомнения остались в голове капитана, но он их гнал. А когда Елка с угрожающим рычанием сменила направление и кинулась на гору битых кирпичей, его как из ушата ледяной водой окатили.

— Назад! — истошно заорал Павел.

Его люди успели пробежать лишь пятьдесят метров, даже толком не разогнались. И тут привет. Началось в колхозе утро! Немцы стреляли в упор с правой гряды, не жалели патронов, били длинными очередями, швыряли гранаты-колотушки.

Возможно, там притаились не все эсэсовцы, но значительной силы и не требовалось, хватило внезапности и короткой дистанции. Немцы знали, что они здесь, как-то поняли, почуяли. Шквал огня валил людей, как картонных солдатиков. Их застали врасплох.

Первой покатилась с горы овчарка Елка. Она извивалась на спине, обливалась кровью, протяжно скулила. Возницкий выпустил поводок, схватился за автомат, потом — за простреленный живот и рухнул плашмя, носом в кирпич.

Павла закружило. Он куда-то стрелял из автомата, метался, качал маятник, который в данную минуту был так же уместен, как седло на корове. Стыд и позор, товарищ капитан! Убьют тебя, и правильно сделают!

Вокруг него метались, падали люди. Повалился Кобзарь, выронил автомат, орал дурным голосом. Подрагивал Голуб, прошитый очередью. Фуфайка на нем насыщалась кровью, теперь уже своей. Валялся, раскинув руки, Шаркун, убитый в голову. Он даже не понял, что произошло. Куда-то полз Дорощенко, раненный в ногу, но не добрался до цели. Одна очередь продырявила его телогрейку в районе поясницы, другая раскроила затылок.

Капитан не замечал, что творится вокруг, стрелял из автомата по гребню мусорного вала, спешил извести магазин, хоть кого-нибудь убить. У него не было никаких сомнений в том, что сейчас он тоже погибнет.

Да и поделом ему! Зачем послушал сержанта?! Ведь хотел втихую обойти немцев, сохранить людей.

Пули летели мимо. Одна зацепила рукав, выдрала клок материи. Другая сбила фуражку. Не гнаться же за ней.

Вдруг он заметил краем глаза, как Филимонов нырнул в технологическую яму. За ним туда прыгнул кто-то еще. Закопуха солидная, полтора на пять, и в глубину неизвестно сколько. Филимонов уже был в ней, тянул за шиворот орущего Кобзаря, схватил его двумя руками, стащил вниз.

Павел помчался к этой яме, с разбега ухнул в нее, рискуя переломать все кости. Яма метра полтора глубиной, под ногами груды битых стройматериалов, часть решетки вентиляционной отдушины. Хорошо, что Филимонов успел поддержать, иначе весь переломался бы. Ноги капитана охватила тупая боль. Он ударился затылком, но стерпел, остался в сознании.

Пока Никольский искал автомат и свои ноги, Филимонов бегал по краю ямы, лупил короткими очередями. Враг обрушил на канаву плотный огонь, столбом стояла кирпичная пыль. Кобзарь казался какой-то мумией, обсыпанной белым налетом. Он стонал, пытался подняться.

— Игорь, что с тобой? — проорал капитан, подставляя товарищу плечо. — Тебя зацепили? Ранили?

— Ногу подвернул, командир, — простонал Кобзарь. — Болит, как последняя сука.

— Это все?

— А разве мало? — разозлился Кобзарь. — Тебя больше устроило бы, если бы немцы меня пристрелили? Где мы, командир? Что за яма такая?

— Оркестровая, — буркнул Павел, оставляя Кобзаря в покое.

Пальба вроде притихла. Он высунулся на пару мгновений и едва успел рухнуть. Рой сердитых ос пронесся над его головой.

— Товарищ капитан, не делайте этого! — крикнул Филимонов с другого конца ямы.

Он сидел на корточках, иногда приподнимался, высовывал ствол и выпускал наудачу несколько пуль.

— Филимонов, сколько их, не заметил? — крикнул Павел.

— Точно не знаю, товарищ капитан. Четверо или пятеро. Остальные ушли. Но эти ведут себя как последние сволочи! Подкараулили, гады!

Ну конечно, на самом интересном месте. Ждали в засаде.

Стрельба оборвалась. Запас боеприпасов у фашистов тоже был не резиновый.

— Еремеев, ты где! — громко спросил Павел.

— Здесь, — ответил Виталий из соседней ямы, точно такой же. — Хреново что-то мне стало, командир. Как же мы допустили такое?

— Заткнись! — злобно рявкнул Никольский. — Кто рядом с тобой? Все живые?

— Да хрен-то там все, — хрипло отозвался кто-то. — Это я, Авдеев, товарищ капитан. Здесь еще Вахмянин, мы целые.

Павел осторожно высунулся. Немцы определенно находились только с одной стороны. Не успели рассредоточиться или не захотели? На гребне мусорного вала матово отливали стальные шлемы. Автоматчики вели увлекательную беседу между собой.

Собака уже отмучилась. Мертвые Дорощенко, Голуб, Возницкий, Шаркун. Четверо, не считая Елки. Эх, ребята.

Капитана затряс нешуточный озноб. Под Аушвальдом по его вине в погоне за Менделем погибло больше десятка отличных парней. Здесь та же история.

— Где сержант Малахов?

— Да хрен бы его знал, — ворчливо отозвался Вахмянин. — Он всех пропустил, последним бежал, вроде упал, когда это веселье началось.

— Эй, рус, сдавайся! — прокаркал эсэсовец. — А то пиф-паф!

Немцы загоготали.

Из ям понеслась площадная брань. Позиция у бойцов была хреновее некуда. Эсэсовцы могли элементарно добить их, но пока оттягивали это удовольствие.

Павел повернулся. Филимонов сидел на корточках в дальнем углу ямы, сжимал в кулаке наступательную гранату РГД. Такая же была и у Никольского. Да вот толку от нее как с козла молока. На гору не забросить. Для этого надо подняться, превратиться в отличную мишень.

Немец свистнул и бросил гранату. Она упала недалеко от ямы, по инерции покатилась дальше, рухнула под ноги Никольскому. Ахнул Филимонов, что-то злобно выкрикнул Кобзарь.

Павел разглядел ее во всей красе, пока хватал. Та самая колотушка, небольшой металлический цилиндр, длинная отполированная рукоятка. Он успел вышвырнуть ее обратно. Пороховая мякоть замедлителя горит порядка пяти секунд, иногда дольше, бывает, что восемь, случается, что и вовсе не взрывается, если брак.

Граната сработала в воздухе, едва Павел отбросил ее от себя. Хлопок, вспышка, тяжелый напряг для ушей. Все прижались к стене ямы. Пронесло.

— Ну что, товарищ капитан, в атаку, пока нас тут всех не уделали? — выкрикнул из соседней ямы Вахмянин. — Это ведь не последняя у них колотушка.

— Пошли. — Голос Павла вдруг осип, слова давались ему с трудом. — Кобзарь, возьми автомат, прикрой. Бойцы, гранаты к бою!

Но до полного безумия дело не дошло. Во вражеском тылу вдруг стали рваться гранаты, оттуда донеслись испуганные крики, разразился звонкой трелью советский «ППШ». А потом все смолкло.