Секрет моей матери - Никола Скотт

Я не шевельнулась, и Венетия нетерпеливо потянула сумку на себя, по всей видимости, ожидая, что я уступлю.

— Я жду.

Но я рванула ручки сумки к себе.

— Венетия, дом набит вещами, которые вы с мамой покупали вместе. Но это я была с ней, когда она выбрала эту сумку; это одна из тех немногих вещей, в которых ты не участвовала. Я собираюсь взять ее себе. Точка. И знаешь что? Я считаю, что мы поступили неправильно, оставив в родительском доме все без изменений. Каждый из нас должен был выбрать себе что-то на память о маме, а затем следовало убрать в ее кабинете и в спальне. — Мое горло начало болеть, но я продолжала: — Это помогло бы папе смириться со случившимся, помогло бы всем нам. Возможно, у него никогда не случилось бы сердечного приступа, если бы он имел возможность начать все сначала. И я намерена поговорить с ним об этом, когда он вернется домой. Посмотрим, что скажет наш отец, а не твой драгоценный Хэмиш Макгри.

Мне казалось, что я слышу мысли Венетии. Те несколько раз, когда я осмеливалась ей возразить, стали семейной легендой, и мне было ужасно жаль, что здесь нет Эндрю и он не может полюбоваться моей решительностью. Я закрыла сумку и поставила пластиковый пакет с отцовским кардиганом и носками рядом с тумбочкой. А затем, вспомнив о том, что Джеймс Мерк обещал прислать письмо, с которого все и началось, я быстро просмотрела почту, которую Венетия сложила рядом со своими дарами.

— А сейчас что ты собираешься делать? — прошипела моя сестра.

— Ничего, — ровным голосом ответила я, и это было правдой, поскольку письмо еще не пришло. — Подожду снаружи, пока ты не закончишь.

— Ты не можешь уйти! — запаниковала Венетия. — Ты…

Отец снова пошевелился, негромко застонал и открыл глаза. Мгновение он смотрел на нас невидящим взглядом, затем увидел Венетию и все то, что она разложила на его кровати, и наконец его глаза остановились на мне.

— Эдди, — пробормотал он. — Ты здесь…

Его голос стал очень хриплым и казался чужим, но выражение глаз не оставляло сомнений: в них читались радость, облегчение, нежность и счастье. И в этот миг все остальное показалось мне не важным: и слайд-шоу из воспоминаний, и все секреты, и дурацкая возня вокруг маминой сумки. Единственное, что имело значение, — мой отец проснулся, подозвал меня к себе и был взволнован, увидев меня. Я осторожно подошла, с тревогой глядя на него. Он откинулся на подушку. Выражение его лица слегка изменилось.

— Мне так жаль, — наконец прохрипел отец. — Все эти хлопоты, Эдди… Прости.

Он прижал руку к груди, и я увидела, что у него дрожат пальцы. Я почувствовала, что у меня душа ушла в пятки. Венетия потянулась к кнопке рядом с кроватью.

— Эдди, думаю, тебе лучше уйти. Очевидно, ты его расстраиваешь.

Отец покачал головой и открыл рот, но его дыхание стало затрудненным, и Венетия нажала кнопку.

— Пап, прошу, послушай меня! — торопливо произнесла я. — Тебе совершенно не за что просить прощения. Пожалуйста, помолчи; у нас еще будет время. Ты скоро поправишься. Вернешься домой. — Я помолчала, а затем продолжила: — Мы сможем поговорить обо всем, когда тебе станет лучше. Это не к спеху. Только поправляйся, ладно? Как только ты вернешься домой, я приготовлю для тебя сконы с голубикой, хорошо? Ничего не изменилось, все по-прежнему.

Отец не открыл глаза, но, кажется, понял, что я ему сказала. Его рука пошевелилась, он нашел мои пальцы и сжал их.

— Я не хотел тебя ранить, — прошептал он.

На его лице выступила испарина, и я торопливо пробормотала:

— Я знаю, знаю, пап. Прошу, не волнуйся. Прости меня за все. Я не нарочно… Я так хочу, чтобы ты поправился, хочу, чтобы ты вернулся домой!

— Эдди, ради всего святого, оставь его в покое! — громко произнесла Венетия, явно испытывая облегчение от того, что больше не нужно шептать.

В палату вошла сестра, чтобы проверить мониторы.

— Я позову врача, — сказала она.

В коридоре послышались голоса, дверь открылась, и вдруг отец снова приподнял веки.

— Я не лгал, — прохрипел он. — Может быть, он твой биологический отец, но ты никогда ему не принадлежала. Ты всегда была моей дочерью. Моей родной дочерью, самым большим чудом и счастьем.

Дыхание застряло у меня в горле. Я хотела ответить, но тут пришел доктор, и сестра отпихнула меня в сторону. Я снова открыла двери и увлекла Венетию из палаты, не сводя глаз с отца. Я смотрела на него, пока дверь не закрыли у нас перед носом.

Его отвезли по коридору в другую комнату, чтобы провести еще какие-то анализы, а мы с Венетией остались ожидать у двери. Наконец вернулся врач. Судя по всему, сначала он собирался устроить нам взбучку, однако после сжалился, увидев, в каком мы состоянии, и вместо этого сообщил последние новости, густо сдобренные медицинскими терминами: перикардит, проверка на предмет отека легких и стенокардия. А в конце произнес то, что мы смогли понять.

— С вашим отцом все будет в порядке. Физическое состояние стабильное, насколько это вообще возможно после сердечного приступа, но он очень слаб и устал. Ему нужен покой.

Венетия бросила на меня красноречивый взгляд, но я его проигнорировала.

— Можно нам остаться? — с тревогой поинтересовалась я у врача. — Я имею в виду в коридоре. Я не пойду в палату и не буду расстраивать отца, обещаю.

Врач заметно смягчился.

— Да, конечно. Мы постоянно будем то привозить, то увозить его на процедуры. Вашему отцу нужно несколько дней полного покоя, а затем он сможет вернуться домой. Его сердцу следует дать возможность прийти в норму.

Я позвонила Клер и сообщила ей, что не приду, затем попрощалась с потрясенной Венетией — которой пора было ехать в Портленд на дородовый осмотр, который нельзя было пропускать, — и вернулась к дверям отцовской палаты.

Я провела там несколько часов, до приезда Джаса. Я уже хотела отменить встречу с Фиби, однако понимала, что это будет нехорошо, ведь она ехала из самого Бирмингема; и даже несмотря на это, я бы, наверное, не пошла туда, если бы из-за угла вдруг не появился дядюшка Фред, нагруженный виноградом и очередной кипой журналов, и не сообщил, что собирается побыть с братом несколько дней, — волноваться не о чем, ночевать он будет у старого друга, никаких проблем. Дядя Фред пообещал проследить за тем, чтобы все прошло идеально.

Когда я пришла на кладбище, Фиби, стоя ко мне спиной, смотрела на ворота из кованого железа, зажатые между каменными столбами, и на приютившуюся слева маленькую сторожку с сизой, поросшей мхом крышей. На моей сестре был тот же тренчкот карамельного цвета (пояс туго затянут), кремовые брюки и туфли на высоких каблуках. Волосы на этот раз были распущены и спадали на спину, длинные, идеально прямые, похожие на блестящий плащ.