Секрет моей матери - Никола Скотт

У меня перед глазами снова закрутился калейдоскоп воспоминаний. Радостные моменты становились обманчивыми, подобно мушиному крылу, словно призма преломляющему все вокруг на миллионы радужных осколков. Кони, бродящие по шахматной доске, черничные сконы со сливками… Мы вдвоем в нашем старом «вольво» сразу после того, как я получила права, болтаем обо всем понемногу, пока отец помогает мне набраться опыта на лондонских дорогах. Видишь велосипед, да? А маленького мальчика под фонарем? Чудесно. Его подспудная, тщательно скрываемая тревога, возникавшая всякий раз, когда мама уезжала, а я пыталась помочь ему готовить и проверяла уроки у Ви и Джаспера, а потом укладывала их спать, и мы с отцом оставались в кухне одни за чашкой горячего молока. Я бы без тебя не справился, Эдди.

Каждое воспоминание было словно удар, но я терпеливо сносила их. Мне почему-то казалось важным разобраться со всем этим здесь и сейчас, раз и навсегда. Неужели я собиралась позволить, чтобы отец стал мне чужим, а моя прошлая жизнь превратилась в насмешку? Или же я намерена и дальше оставаться Аделью Харрингтон, дочерью своего отца? Я долго сидела у его кровати, вглядываясь в спящее лицо и комкая в руках «The Week».

Внезапно снаружи послышался шум. Затем дверь распахнулась и в комнату ворвалась Венетия, мокрая и непривычно грязная, нагруженная сумками и со сложенной «Times» в зубах. При виде меня, сидящей на краешке кровати, глаза ее расширились от удивления.

— Г-р-р-р, — проворчала сестра, кивая в мою сторону, но, по всей видимости, я отреагировала недостаточно быстро, поскольку Венетия швырнула газету на край кровати (странно, что не прямо на ноги отцу), а затем, сохраняя вызывающее молчание, принялась извлекать содержимое сумки: положила виноград на прикроватную тумбочку, развернула «Telegraph» и «Times», несколько небольших книг, журнал и новую пижаму.

Спрятав сумочку «Hermès» под одеяло, я взяла в руки потрепанный экземпляр «The Week» (который, конечно же, мерк рядом с кучей подарков, принесенных моей младшей сестрой) и положила его сверху. Венетия смахнула «The Week» одним щелчком, подняв брови при виде растрепанной обложки. Я снова положила газету на самый верх. Отлично, Адель, очень по-взрослому.

— Кажется, он в порядке, — прошептала я.

— Неужели? — скептически прошептала в ответ Венетия, недовольно указав рукой в сторону лежащего под одеялом отца (фигура которого казалась высеченной из мрамора), оранжевых больничных занавесок, мигающих аппаратов, которые выбрали именно этот момент, чтобы зашипеть и негромко заворчать. Одеяло шевельнулось. Я встревоженно посмотрела на сестру, и она сердито выпалила:

— Конечно же, они наблюдают за его сердцем. Джас сказал, что у отца нарушен сердечный ритм. Соберись, ради всего святого!

Я поглядела на ее раздраженное лицо, колышущийся живот и все то, что Венетия разложила у ног отца, и вдруг почувствовала желание рассмеяться.

— Ему нужен абсолютный покой! — зашипела она, ухитрившись не повысить голос. — До сих пор не могу поверить, что тебя не было здесь вчера.

Она выпрямилась, осторожно поправила край трубки, свисавшей прямо у ее лица, и я вдруг осознала, что, несмотря на свое ехидство и сварливость, Венетия была в ужасе. Весь последний год она металась между двумя крайностями — маминой смертью и своей беременностью, и вот теперь отцовский приступ снова сбил ее с толку. Садясь на стул, она чуть не промахнулась, и я протянула руку, чтобы ее поддержать.

— Венетия, — мягко произнесла я, убедившись в том, что отец все еще спит. — Я ужасно жалею, что расстроила его. Однако весь последний год я пыталась о нем заботиться, каждую неделю, каждый день. Я люблю его точно так же, как и ты. Но вчера у меня самой был шок. Я просто не могла приехать в больницу. Я бы обязательно это сделала, если бы у меня были на это силы, но их не нашлось. Тебе нужно с этим смириться.

— Эдди, ситуация была очень опасной. — Венетия неловко наклонилась, пытаясь достать свою сумку и вытащить оттуда еще одну книгу. — По всей видимости, у отца больное сердце, а никто из нас этого не замечал.

— Я замечала, — ровным голосом произнесла я, — и записала его на прием к врачу. Внесла дату консультации в ежедневник отца, три раза звонила ему и напоминала о том, что нужно сходить в больницу. Не могла же я тащить его силой! Отец все еще сам себе хозяин. Возможно, в каком-то смысле то, что случилось, является предупреждением для нас.

— Предупреждением? Из-за того, что какая-то женщина заявила, будто она — твоя сестра-близнец, ты решила вывалить все это на отца, несмотря на то что мы договорились не делать этого? — Лицо Венетии покрылось красными пятнами.

— Ви, теперь я не сомневаюсь, что все это правда. У меня действительно есть сестра-близнец. Она и твоя сестра. Сводная. Неужели тебе совсем… Слушай, разве тебе совсем неинтересно?

— Эдди, я не верю, что наша мама могла сделать что-либо подобное, — поджала губы Венетия. — Она мертва, у меня через две недели родится ребенок, наш отец болен. Это все, что меня интересует в данный момент. И тебе придется взять кое-что на себя, нельзя же думать, что я буду здесь все время. Честное слово, у меня будет ре…

— Ребенок, да, кажется, ты уже упоминала об этом пару раз, — прошипела я. — Но не беспокойся, тебе не придется испытывать неудобства из-за того, что наш отец лежит в больнице.

— Он не оказался бы здесь, если бы ты оставила его в покое, — прошипела Венетия в ответ. — Я говорила тебе…

Она оборвала себя на полуслове. Ее взгляд метнулся к изножью кровати, и, проследив за ним, я с огорчением заметила, что, когда отец пошевелил ногой, сумочка «Hermès» показалась из укрытия и теперь лежала на одеяле, на виду.

— Это что… это же… мамина сумка? — спросила моя бдительная сестра.

Она протянула руку, но я ее опередила: схватила сумку прежде, чем это успела сделать Венетия.

— Ты взяла мамину сумку, Эдди? — Лицо моей сестры побелело. — Вынесла ее из родительского дома? Когда?

— Венетия, я собиралась сказать тебе об этом, — произнесла я, стараясь не повышать голоса, но она протянула руку и неожиданно проворно вцепилась в одну из ручек.

Сумочка распахнулась, и нашим взорам открылась темно-бордовая обложка «Ребекки» и сломанная фоторамка.

— Фотографии и книги?..

Похоже, Венетии надоело говорить вполголоса — она остановилась на середине фразы, нахмурилась при виде стихотворного сборника и открытки с собором Святого Павла, выглянувшей из конверта, на котором маминым почерком было написано «Дубликаты».

— Это фотография из маминой спальни, она стояла там многие годы. Ты не можешь брать эти вещи, не спросив никого из нас. Они принадлежали маме, Эдди, и никто не должен их трогать. А что, если я или Джас захотим взять что-нибудь себе? Или дети Джаса. Или мой малыш… И когда ты успела это сделать, неужели вчера? После того как довела отца до сердечного приступа и предоставила нам с миссис Бакстер справляться с последствиями? Ты пошла и перевернула все вверх дном в поисках маминых вещей? — Она двинулась в мою сторону. — Я хочу посмотреть, что именно ты взяла. И еще я хочу забрать эту сумку себе.