Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда наконец устроился, поднял глаза на секретаря, замер: Странников горько плакал, не скрывая слёз.
Ситуация грозила стать неуправляемой, Турин растерялся, чтобы только не молчать, спросил:
— Куда вас вызывают?
— Что? — Странников, словно очнулся, полез за платком, пристыженный минутной слабостью, начал рыться в карманах в поисках папирос.
— Когда вам надо быть в прокуратуре и у кого?
— В прокуратуре? — Странников уставился на начальника губрозыска, словно тот произнёс нечто ужасное. — С чего вы взяли?
— Покажите мне повестку о вызове.
— Никакой повестки! Что вы говорите?
Турин откинулся на спинку кресла в замешательстве. Ответ секретаря поразил его до такой степени, что он потерял над собой контроль, а это редко случалось.
— Мейнц мне позвонил. — Странников закурил и тяжело закашлялся, словно больной. Иногда сквозь этот тяжкий неестественный нервный кашель ему удавалось всё же выдавливать отдельные фразы. — Он в курсе… куда… зачем… к кому…
Турин постарался взять себя в руки. Он поднялся, заказал горячего чая, холодных закусок и, пододвинув кресло поближе к Странникову, как можно доверительнее произнёс:
— Дорогой, Василий Петрович, чтобы вам помочь (надеюсь, я за этим сюда и вызван), мне необходимо знать все подробности случившегося. С Мейнцем я побеседую сам. Думаю, мы найдём общий язык. От вас мне хотелось бы услышать правду… насколько вы мне её доверите.
Принесли чай. Не сговариваясь, они оба потянулись за стаканами.
— Мне нет нужды врать, — схватив стакан, скривившись от горячего и отодвинув его от себя, Странников полез за новой папироской, закурил, подняв глаза на Турина, долго и тяжело изучал его лицо. — Что ж врать? Когда над пропастью оказался.
— Ну-ну, Василий Петрович, — ободрил его Турин, — мне кажется, не всё так страшно.
— Не страшно?.. Ну слушайте. Только не перебивайте, иначе я собьюсь и потеряю желание… — он горько хмыкнул, — исповедоваться сыщику.
Турин покривился, лицо его налилось краской, но он не шелохнулся, только пальцы рук крепче вцепились в подлокотники кресла.
— Эту женщину принёс сюда, сам дьявол, — хмуро начал секретарь. — После того раза, вы помните глупую затею Задова с бенефисом в театре, мы почти не виделись. Но первая близость, её тело запалили меня. И всё же, словно чувствуя, что к хорошему это не приведёт, что они затевают какую-то коварную и дерзкую игру вместе с женихом, я игнорировал её предложение о новой встрече. Подвернулось совещание в Саратове, на которое мне можно было бы и не ехать, но я умчался, лишь бы её близость и доступность не соблазнили меня на опрометчивый шаг. И что же? Через день или два по приезде, я наткнулся на неё в нашей гостинице. Благо, что нас не заметили вместе. Мейнц, словно привязанный ходил за мной по пятам, но и он прозевал. Эта сука, вы её видели, Венокурова, примчалась сюда, словно по его зову! Они затеяли на меня облаву! Вам не кажется?
— Не отвлекайтесь, Василий Петрович, всё это потом, всё потом…
— Я плюнул на совещание, перекинул дела на Мейнца, соврал ему, что встретил старую знакомую, развлекусь несколько дней…
— А?.. — открыл было рот Турин.
— Он сам забавляется здесь по вечерам не хуже меня. С кем-то из нашей делегации. Я застал их однажды в номере… — он помолчал. — Доверить дела на него у меня были все основания. Я же в этом Саратове провёл почти всю свою жизнь, дорогой Василий Евлампиевич!.. Сколько всего здесь было!.. — Странников постепенно преобразился, рассказывая, но при последних словах откинулся на спинку кресла и даже улыбнулся мечтательно, вспоминая.
— И я действительно перебрался к давней знакомой Тамаре, — подмигнул он Турину. — Она одинока, сохранила свежесть. Должен же я был где-то нормально питаться, отдыхать! А Тамара такая милая женщина и совсем не забыла меня.
Он глянул на графинчик с водкой, но Турин непроизвольно поморщился, и секретарь вернулся к своему рассказу.
— Когда в квартире Павлины мы расставались утром, она предупредила, что о следующей встрече даст знать сама.
— Почему?
— Якобы мог приехать жених, — Странников криво усмехнулся. — Вы знаете, этот прокуроришка укатил в столицу и пропал. Потом вроде позвонил, что собирается скоро быть.
— И приехал?
— Нет. Впрочем, теперь я не знаю, — Странников снова закурил. — Я не ходил на совещания. Тамара умеет создавать рай, и я проводил время у неё, дожидаясь вестей от Павлины.
— Каким образом?
— Я дал ей телефон Тамары.
— Дали ей телефон Тамары?
— Но вместо неё затрезвонил Мейнц. Он и сообщил о смерти.
— Мне нужны подробности, Василий Петрович. Что он вам рассказал?
— Как что? Я же вам говорил?
— Подробности… Вспомните ваш разговор с Мейнцем.
— Ему позвонили из местных органов как к руководителю нашей делегации. Деликатно поинтересовались, не заболел ли кто?.. Все ли женщины посещают совещание?
— Что?
— Вот-вот, Мейнц тоже поначалу поразился. Тогда и спросили, не пропала ли женщина из делегации?
— Так-так…
— Ну а когда назвали фамилию Павлины, Мейнц, естественно… Ему предложили прислать людей на опознание, но болван затрезвонил мне. Кого слать?.. Самому? Я поручил Мейнцу ехать лично и держать язык за зубами.
— Значит, вы не были на месте происшествия?
— Что вы?! Конечно нет. Я был разбит диким сообщением. Её нашли повешенной в пустой квартире, где мы обычно встречались.
— Вы сказали «повешенной»?
— Господи, не придирайтесь к словам! Я ничего не знаю! Но с чего бы ей убивать себя? Мы мило расстались. Она вся была в предчувствии новых встреч, так нежна…
— Кстати, почему она оказалась в квартире одна? Хозяйка проживала отдельно?
— Она обычно покидала нас утром, а к вечеру возвращалась. И в тот раз, когда мы проснулись, её уже не было.
— Так что же объясняет она?
— Ну откуда мне это знать, милейший Василий Евлампиевич! — возмутился Странников. — Ваш допрос становится прямо-таки пристрастным! Уж не подозреваете ли и вы меня?
— Извините.
— Ничего, ничего… Это я погорячился. А ведь знаете, Мейнц мне недавно звонил и сообщил, что Аграфена Валериановна тоже пропала.
— Хозяйка?
— Ну да. Бывшая актриса, хозяйка квартиры. Её никак не найдут.
— Какие у неё были взаимоотношения с покойной?
— Замечательные! — выпалил, не задумываясь, Странников. — Это такая женщина! — произнеся это, он вдруг переменился в лице.