Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Он прибыл в Фессалоники в марте, а уже к концу мая губернатор пришел к выводу, что, если он не отделается от Катона, произойдет убийство. На столе губернатора копились жалобы — от публиканов, торговцев зерном, бухгалтеров, центурионов, легионеров, легатов и женщин, которых Катон обвинял в непристойном поведении.

— Он даже имел наглость заявить мне, что лично он сохранил целомудрие до женитьбы! — возмущенно рассказывала Рубрию его близкая подруга. — Марк, он поставил меня на рыночной площади перед толпой ухмыляющихся греков и прочитал мне лекцию о том, как должна вести себя римлянка, живущая в провинции! Отделайся от него, или, клянусь, я кому-нибудь заплачу, чтобы его убили.

К счастью для Катона, немного позднее в тот же день он сообщил Марку Рубрию о присутствии в Пергаме некоего Афинодора Кордилиона.

— Как бы мне хотелось послушать его! — воскликнул возбужденный Катон. — Как правило, он выступает в Антиохии или Александрии. А это путешествие необычно для него!

— Ну что ж, — сказал Рубрий, торопясь высказать блестящую идею, — почему бы тебе не взять пару месяцев отпуска и не отправиться в Пергам?

— Я не могу этого сделать! — воскликнул Катон, потрясенный. — Мой долг — служить здесь!

— Каждому военному трибуну полагается отпуск, дорогой мой Марк Катон, и никто не заслуживает его больше, чем ты. Пожалуйста, поезжай! Я настаиваю! И возьми с собой Мунация Руфа.

Итак, Катон уехал в сопровождении Мунация Руфа. Контингент римлян в Фессалониках чуть с ума не сошел от радости, ибо Myнаций Руф так благоговел перед Катоном, что усердно подражал ему. Но как только минули два месяца, он снова был в Фессалониках. Единственный известный Рубрию римлянин, который так буквально воспринял предложенный с потолка срок отпуска. Вместе с Катоном прибыл не кто иной, как сам Афинодор Кордилион, знаменитый философ-стоик, готовый играть роль Панеция — философа-стоика из Родоса, находившегося при Сципионе Эмилиане из Катонов. Будучи стоиком, Афинодор не ожидал — или не желал — той роскоши, которой окружил в свое время Панеция Сципион Эмилиан. Единственное изменение, которое он внес в образ жизни Катона, это аренда для них троих — Мунация Руфа, Катона и самого философа — трехкомнатного дома вместо двухкомнатного и увеличение числа рабов до трех. Что же заставило этого знаменитого философа присоединиться к Катону? Просто в Катоне он увидел человека, который когда-нибудь будет иметь огромное значение. Присоединение к семейству Катона обеспечит имени Афинодора Кордилиона долгую память. Не будь Сципиона Эмилиана, кто бы помнил имя Панеция?

Римляне в Фессалониках застонали, когда Катон возвратился из Пергама. Рубрий продемонстрировал, что он не готов выносить общество Катона, объявив, что у него есть срочное дело в Афинах, и тут же уехал. Слабое утешение для тех, кого он оставил! Но тут, по пути в Пергам, в Фессалоники заехал Квинт Сервилий Цепион, и Катон тотчас позабыл и о публиканах, и о «жизни с комфортом» — так счастлив он был вновь увидеть любимого брата.

Глубокая душевная связь между ними возникла вскоре после рождения Катона. В это время Цепиону было три года. Сильно болея, их мать (через два месяца она умерла) дала подержать новорожденного Катона трехлетнему Цепиону. И с тех пор их разлучал только долг, хотя даже при исполнении долга они ухитрялись оставаться вместе. Может быть, связь и ослабла бы с возрастом, если бы их дядя Друз не был заколот в том доме, где они все жили. Когда это случилось, Цепиону было шесть лет, а Катону едва исполнилось три. Этот страшный удар выковал в огне ужаса и трагедии такую связь между братьями, что с годами она только крепла. Их детство было одиноким, нерадостным, лишенным любви ближних. Оно пришлось на время войны. У них не осталось близких родственников, их опекуны были к ним равнодушны, а двое старших из шестерых детей, Сервилия и Сервилилла, ненавидели самых младших, Катона и его сестру Порцию. Но сражения между старшими и младшими отнюдь не всегда оборачивались в пользу двух Сервилий! Катон мог быть самым маленьким, но он же был самый горластый и самый бесстрашный из всех шестерых.

Всякий раз, когда маленького Катона спрашивали:

— Кого ты любишь?

Он неизменно отвечал:

— Я люблю моего брата.

И если к нему продолжали приставать с вопросом, кого он любит еще, он все равно отвечал:

— Я люблю моего брата.

Действительно, он никогда не любил никого другого, если не считать ужасной любви к дочери дяди Мамерка, Эмилии Лепиде. Любовь к Эмилии Лепиде научила его только одному: презирать женщин и не доверять им. Такому же отношению к противоположному полу способствовало и детство, проведенное с Сервилией.

Но чувство, которое Катон питал к Цепиону, было неискоренимо. Братья, связанные искренней и взаимной любовью, всегда оставались единым целым. Катон никогда не признался бы даже самому себе, что Цепион для него нечто большее, чем сводный брат. Никто так не слеп, как те, кто не хочет видеть; а наиболее слепой из всех — Катон, желающий быть слепым.

Братья много путешествовали и немало повидали. И если бедный вольноотпущенник Синон, который путешествовал в обозе Цепиона, исполняя поручение Сервилии, почувствовал бы искушение легко отнестись к предостережению Сервилии о Катоне, одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы ясно понять, почему госпожа сочла нужным предупредить о Катоне как об угрозе делу. Впрочем, Катон не обращал внимания на Синона: римский аристократ не утруждает себя знакомством с теми, кто ниже его по положению. Синон прятался за толпой слуг и младших служащих и старался не делать ничего, что заставило бы Катона заметить его.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и в начале декабря братья расстались. Цепион продолжил путь по Эгнациевой дороге в сопровождении своей свиты. Катон, не стесняясь, плакал. Плакал и Цепион — еще безутешнее, потому что Катон шел за ними следом по дороге много миль, маша рукой, плача и крича, чтобы Цепион был осторожен, осторожен, осторожен…

Наверное, он чувствовал, что Цепиону грозит опасность. И когда через месяц он получил записку от Цепиона, ее содержание не удивило его так, как должно было удивить.

Мой любимый брат, я заболел в городе Эн и боюсь за свою жизнь. Никто из местных врачей, кажется, не знает причины болезни. Но с каждым днем мне становится все хуже.

Пожалуйста, дорогой Катон, прошу тебя приехать в Эн и быть со мной, когда я буду умирать. Мне так одиноко, и никто здесь не может утешить меня так, как ты, твое присутствие. Я хочу держать твою руку, когда испущу дух. Приезжай, умоляю тебя, приезжай скорее. Я постараюсь дождаться тебя.

Мое завещание находится у весталок, и, как мы договорились, моим наследником назначен молодой Брут. Ты — мой душеприказчик, тебе я оставил, как ты поставил условием, лишь десять талантов. Скорее приезжай.

Когда губернатору Марку Рубрию доложили, что Катону немедленно требуется отпуск, он не возражал. Единственный совет, который он дал, — это ехать по суше, поскольку поздней осенью штормы на море такие, что обрушиваются даже на фракийское побережье, и уже сообщают, что потонуло несколько кораблей. Но Катон не слушал советов. По дороге путешествие займет дней десять, как бы быстро он ни скакал. А сильный северо-восточный ветер наполнит паруса корабля и погонит его так быстро, что Катон достигнет Эна не более чем за пять дней. Отыскав капитана, достаточно безрассудного, чтобы согласиться взять Катона на борт и доставить в Эн (за очень хорошую цену), Катон, обезумевший от горя, отважился сесть на корабль. Афинодор Кордилион и Мунаций Руф тоже поехали. Каждого сопровождал только один слуга.