Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Аврелия заметила, что эта идея привлекла внимание сына, и замолчала, чтобы излишней болтовней не испортить достигнутого. Мнение высказано, растение она посадила, теперь пусть Цезарь сам ухаживает за ним.

— Сколько ей лет? — медленно произнес он.

— Двадцать два, кажется.

— А Мамерк и Корнелия Сулла одобрят? Не говоря уж о Квинте Помпее Руфе, ее сводном брате, и Квинте Помпее Руфе, ее родном брате.

— Как раз Мамерк и Корнелия Сулла спрашивали у меня, не захочешь ли ты жениться на ней. Вот таким образом эта мысль пришла мне в голову, — сказала Аврелия. — Что касается ее братьев, то родной брат еще слишком мал, чтобы серьезно говорить с ним о браке сестры, а сводный — только боится, что Мамерк вернет ее домой к нему, а не к Корнелии Сулле.

Цезарь засмеялся, но как-то невесело.

— Я вижу, вся семья набросилась на меня! — Он посерьезнел. — Но, мама, я не думаю, что молодая птичка, такая экзотичная, как Помпея Сулла, согласится жить в квартире на первом этаже, в самом центре Субуры. Для тебя это будет тяжелым испытанием. Циннилла была почти твоей дочерью. Она бы никогда не оспорила твоего права управлять этим курятником, доживи она хоть до ста лет. Но у дочери Корнелии Суллы могут быть великие планы.

— Обо мне не беспокойся, Цезарь, — ответила довольная Аврелия, поднимаясь с кресла. Он все-таки женится! — Помпея Сулла будет делать то, что ей скажут. Она стерпит и меня, и мою квартиру.

Вот так Гай Юлий Цезарь приобрел себе вторую жену — внучку Суллы. Свадьба была скромная, присутствовали только самые близкие. Праздновали в доме Мамерка на Палатине. Все были рады, особенно сводный брат невесты, избавившийся от ужаса иметь ее в своем доме.

Помпея Сулла была очень красива, по мнению всего Рима. И Цезарь (отнюдь не пылкий молодожен) решил, что Рим прав. Глаза ярко-зеленые, волосы темно-рыжие. Некий компромисс между золотистой мастью Суллы и морковной — Помпеев Руфов. Лицо — классический овал, тонкая кость, фигура хорошая, рост приемлемый. Но в красивых глазах цвета свежей травы — ни искорки ума, а лоб и щеки гладки и неподвижны, словно отполированный мрамор. «Пусто. Сдается внаем», — думал Цезарь, пока нес ее на руках в окружении веселых гостей всю дорогу от Палатина до квартиры его матери в Субуре, делая вид, что его ноша значительно легче, чем на самом деле. Цезарь не обязан был тащить ее всю дорогу. Ему полагалось лишь перенести жену через порог ее нового дома. Но ведь Цезарь — не такой, как все. Ему необходимо показать, что он лучше всех в этом мире. А это требовало от него подвига, демонстрации огромной силы, какой не заподозришь в его стройной фигуре.

Конечно, поведение Цезаря произвело впечатление на Помпею, которая хихикала, ворковала и бросала под ноги Цезарю лепестки роз. В брачную ночь титанического подвига не потребовалось. Помпея принадлежала к тому типу женщин, которые считают, что от них требуется лишь лежать на спине, раздвинув ноги, — и пусть случится то, что должно. Да, конечно, груди у нее хороши, равно как и темно-рыжие заросли в низу живота — Цезарь такого еще не видел! Но она была сухая. Она даже не испытывала благодарности, и это, думал Цезарь, даже Атилию ставило выше ее, хотя та была серым, плоскогрудым существом, иссушенная пятью годами брака с ужасным молодым Катоном.

— Хочешь сельдерея? — спросил он Помпею, облокотившись на локоть, чтобы посмотреть на нее.

Она захлопала своими неправдоподобно длинными темными ресницами и неуверенно переспросила:

— Сельдерея?

— Пожуешь, пока я работаю, — сказал он. — Тебе будет чем заняться, а я послушаю, как ты жуешь.

Помпея хихикнула. Один влюбленный в нее юноша однажды сказал ей, что это хихиканье — самый приятный звук на свете, похожий на звон воды, бегущей над драгоценными камнями на дне маленького ручья.

— Глупый! — проворковала она.

И он рухнул.

— Ты абсолютно права, — сказал Цезарь. — Я действительно глупый.

А утром сообщил своей матери:

— Не жди, что я часто буду бывать здесь, мама.

— О, дорогой, — спокойно отозвалась Аврелия, — даже так?

— Я скорее займусь самообслуживанием! — гневно выкрикнул он и исчез, прежде чем успел получить выговор за вульгарность.

Быть куратором Аппиевой дороги, понял Цезарь, значит рисковать своим кошельком больше, чем он предполагал, несмотря на предупреждение матери. Длинная дорога, соединяющая Рим с Брундизием, настоятельно требовала большого ремонта, поскольку ее никогда не поддерживали в надлежащем порядке. Ей приходилось выдерживать переходы бесчисленных армий и движение колес бесконечных обозов. Она была такой древней, что ее уже воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Особенно в плохом состоянии дорога была за Капуей.

Квесторы казначейства этого года проявляли удивительную благожелательность, несмотря на то что среди них был молодой Цепион, чья связь с Катоном и boni заставляла Цезаря предполагать, что ему придется постоянно сражаться за фонды. Фонды поступали регулярно, но их все равно не хватало. Поэтому когда стоимость строительства мостов и нового покрытия превысила общественные фонды, Цезарь внес свои деньги. В этом не было ничего необычного. Подобная должность в Риме всегда предполагала личные вложения.

Работа, конечно, Цезарю очень нравилась. Поэтому он надзирал за всем и выполнял всю инженерную работу. После женитьбы на Помпее он очень редко бывал в Риме. Естественно, Цезарь следил за успехами Помпея в его легендарной кампании против пиратов и вынужден был признать, что сам он не смог бы справиться лучше. Цезарь даже одобрил милосердие Помпея, когда тот расселил тысячи своих пленников в покинутых городах в глубине страны, подальше от разворачивающихся вдоль Киликийского побережья военных действий. Помпей Магн сделал все правильно: он проследил, чтобы его друг и секретарь Варрон был награжден морским венцом, чтобы трофеи разделили таким образом, что ни один легат не смог взять себе больше, чем положено, и казначейство значительно обогатилось. Помпей блестяще овладел высотной цитаделью Корацезий, подкупив часть гарнизона. И когда город пал, ни один оставшийся в живых пират не заблуждался относительно того, кто отныне является властелином Внутреннего моря. Отныне оно воистину сделалось для Рима Mare Nostrum — Нашим морем. Кампания продолжилась на Эвксинском Понте. И здесь тоже Помпей гнал пиратов. Мегадат и его ящероподобный близнец Фарнак были казнены. Теперь Рим получил свой запас зерна, и больше ничто ему не угрожало.

Только с Критом Помпею не повезло — из-за Метелла Козленка, который наотрез отказался подчиниться неограниченному империю выскочки. Метелл пренебрежительно отнесся к легату Помпея Луцию Октавию, когда тот прибыл, чтобы уладить конфликт. Метелла также посчитали причиной фатального удара, который случился у Луция Корнелия Сизенны. Хотя Помпей имел право сместить Метелла, это означало бы начало войны против него самого, как ясно дал понять Метелл. Поэтому Помпей поступил разумно: оставил Крит Метеллу и тем самым молчаливо согласился отдать небольшую долю славы несгибаемому внуку Метелла Македонского. Ибо кампания против пиратов служила, как говорил Помпей Цезарю, просто для разогрева. Способ размять мышцы для более важного дела.