Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Ты хотел сказать: Андервуд убил Моргана.

— Ой, конечно… я хотел сказать… — Смущение жгло щеки изнутри. — Да… но я не хотел сказать…

Среди картин к ним шла женщина в белом. С прической высокой и серебряной.

Тонкая.

Старая.

— Лорк! — Она протянула руки. — Банни сказала, ты здесь. Можем пойти в мой кабинет.

Конечно! — подумал Кейтин. В основном он видел ее на кадрах пятнадцати-двадцатилетней давности.

— Циана, благодарю. Мы могли подняться и сами. Я не хотел тебя тревожить, вдруг ты занята. Много времени не отниму.

— Ерунда. Вы двое, идите за мной. Я думала над ценами на полтонны световых скульптур Веги.

— Республиканского периода? — спросил Кейтин.

— Увы, нет. Эти мы еще сбыли бы. Но им на сто лет больше, и они не стоят ничегошеньки. Пойдемте.

Ведя их мимо левитирующих холстов, она глянула на широкий металлический браслет поверх запястного разъема. Один циферблат помигивал.

— Молодой человек, простите. — Она повернулась к Кейтину. — У вас с собой… какой-то записчик, да?

— А что… да.

— Я бы попросила вас его не использовать.

— Ой. Я не…

— Сейчас с этим получше, но у меня бывали иногда проблемы с приватностью. — Она положила морщинистую кисть на его локоть. — Вы же поймете? Если включите, автоматическое стирающее поле уничтожит все ваши записи.

— Кейтин в моей команде, Циана. Но это совсем не та команда, что в последний раз. Больше никакой секретности.

— Я так и поняла. — Отняла руку; Кейтин посмотрел, как та падает на белую парчу.

Она сказала — и Кейтин с Лорком оба подняли головы, едва она это сказала:

— Утром, когда я пришла в музей, прибыло сообщение тебе от Князя.

Они достигли конца галереи.

Она кратко полуобернулась к Лорку:

— Ловлю тебя на слове насчет секретности. — Ее брови — яркий металлический штрих.

Брови Лорка — металл с ржавчиной; штрих прерван шрамом. Однако же, подумал Кейтин, это у них явно семейное и наследственное.

— Он на Ворписе?

— Понятия не имею. — (Растянулась дверь, они шагнули в проем.) — Но он знает, что ты здесь. Разве не это важно?

— Я сел на космодроме полтора часа назад. Улечу вечером.

— Сообщение пришло час двадцать пять минут назад. Источник очень кстати искажен, операторы могут его отследить, но не без множества трудностей. Эти трудности сейчас преодолеваются…

— Не заморачивайся. — А Кейтину Лорк сказал: — Что он поведает на сей раз?

— Мы все вот-вот увидим, — сказала Циана. — Без секретности, говоришь. Я бы все равно предпочла говорить в своем кабинете.

В этой галерее царил кавардак: хранилище — ну или еще не разобранный материал для выставки.

Кейтин собрался было, но Лорк спросил первым:

— Циана, что у вас тут за рухлядь?

— Если не ошибаюсь… — Она сверилась с датой золотой декалькомании на древнем деревянном футляре. — «Тысяча девятьсот двадцать третий: Эолийская Корпорация»[5]. Да, коллекция музыкальных инструментов двадцатого века. Вот волны Мартено, изобретение этого самого французского композитора, тысяча девятьсот сорок второго года[6]. А вот здесь у нас… — нагнулась, прочла табличку, — механическое пианино «Дуо-Артс»[7], изготовлено в тысяча девятьсот тридцать первом. А эта штука… «виолано виртуозо» Миллза[8], сработано в тысяча девятьсот шестнадцатом.

Кейтин всматривался в стеклянную дверь перед виолано.

Струны и молоточки, регистры, фобы и медиаторы повисли в тени.

— Что оно делало?

— Стояло в барах и луна-парках. Люди бросали в щель монетку, и оно автоматически играло на скрипке, которая у него на полке внутри, под аккомпанемент механического пианино, запрограммированного перфорацией на бумажном рулоне. — Она провела серебряным ногтем по списку названий. — «Бал дарктаунских задавак»…[9] — (Они продвигались сквозь хлам: терменвоксы, анкор-банджо[10] и шарманки.) — Некоторым новым профессорам не нравится, что институт настолько захвачен двадцатым веком. Ему посвящена практически четверть наших галерей. — Она сложила руки на парче. — Может, им обидно, что он в фокусе исследований восемьсот лет; они закрывают глаза на очевидное. В начале этого изумительного века человечество было множеством сообществ на одной планете; в его конце стало, по сути, тем, что мы есть сегодня: информационно цельное общество, живущее на нескольких мирах. С тех пор количество миров возросло; наша инфообщность несколько раз меняла свою природу, страдала иногда от катастрофических бедствий, но по существу сохранилась. Пока человечество не станет чем-то совсем-совсем иным, та эпоха обязана быть в центре академического внимания: это век, когда мы стали собой.

— Прошлое меня не трогает, — объявил Лорк. — У меня нет на него времени.

— Меня оно интригует, — вступил Кейтин. — Я хочу написать книгу; возможно, об этом.

Циана посмотрела на него:

— Книгу? Какого рода?

— Роман, я думаю.

— Роман? — Они прошли под очередным экраном для объявлений: серым-серо. — Вы намерены сочинить роман. Как очаровательно. Годы назад мой друг-антиквар пытался написать роман. Его хватило на первую главу. Но он утверждал, что благодаря ужасно просветляющему опыту проник в самую суть того, как это делается.