Девушка с голодными глазами - Маша Царева

– Серафима – шарлатанка. Я живу в лесу, возле храма, уже третий месяц. И многое про нее знаю. Когда никто не видит, она переодевается, уезжает в город и там отрывается по полной. «Макдоналдс», суши-бары, кондитерские.

– Да что вы глупости говорите? – возмутилась я. – Вы хотя бы знаете, кто она такая?

– Уж я-то знаю, – недобро усмехнулась женщина, – хотите я вам свой паспорт покажу?

– Зачем мне ваши документы? – удивилась я.

– Потому что иначе вы мне не поверите… Хотя и с паспортом тоже сомнительно. Вы просто не узнаете меня на фотографии. – Она грустно вздохнула и, запустив руку в складки платья, извлекла откуда-то потрепанную бордовую книжицу. – Вот, любуйтесь. Такой я была еще год назад.

Паспорт принадлежал Татьяне Сергеевне Малаховой, которая была старше меня всего на два года. С черно-белой фотографии строго смотрела круглолицая симпатичная девушка с широкими русыми бровями. Ее густые волосы были небрежно раскиданы по плечам. Она не имела ничего общего с женщиной, стоявшей напротив меня и просительно улыбавшейся.

– Это не вы, – я протянула паспорт обратно, но она спрятала руки за спину.

– А вы взгляните внимательнее. Брови, родинки. Видите, там характерный шрамик на носу… И у меня тоже.

– Да что ты с ней связываешься, пойдем уже! – вмешалась Нинон.

– Подожди, – я посмотрела на снимок внимательнее. А ведь и правда, брови такие же… И глаза – даже на черно-белой фотографии видно, что они необычные, совсем светлые, словно застиранные. Пожалуй, отличалась лишь форма лица: у девушки на фотографии полноватые круглые щеки, а у «ведьмы» – ввалившиеся, с острыми скулами, такое впечатление, что дальних зубов у нее нет. Ну и возраст. Не может женщина слегка за тридцать выглядеть как собственная бабушка.

– Если свяжетесь с Серафимой, можете повторить мою судьбу, – усмехнулась она. – Я тоже была бодрая и наивная, похудеть хотела. У меня соседка увлекалась разными эзотерическими штучками. Она мне и рассказала об этом месте. Ее саму туда не приняли, потом уже я поняла, почему. Она берет только тех, у кого есть недвижимость. Я-то одна жила, в двушке, на Бакунинской, почти у Садового кольца… Когда она об этом узнала, такими почестями меня осыпала. Поначалу я жила как в шоколаде. Приезжала на занятия, все мне улыбались, Серафима лично мне помогала. Потом я стала оставаться ночевать. Она из кожи вон лезла, чтобы мне было хорошо, лучше, чем дома. Выделила личного водителя. Открыла кредит в «Крокусе» – я всегда была слаба на тряпье. Разрешила пользоваться своим кабинетом. Купила мне компьютер, чтобы я могла работать, не выходя из храма… Мы занимались каждый день, но поначалу это была просто оздоровительная гимнастика и строгая диета. Я почувствовала себя значительно лучше, сбросила почти десять килограммов. В конце концов я и переселилась. Ну а потом… Сама не понимаю, что это было. Она все-таки не обычный человек, многое умеет… Владеет техникой гипноза. Как посмотрит – словно в пропасть падаешь. В общем, уговорила она меня переписать квартиру на нее.

– Как это? – отшатнулась я. – И вы согласились?

– Там была какая-то хитрая махинация… – развела руками Татьяна. – Вроде бы на меня переписывалась часть особняка. Кажется, храмом совместно владеют самые преданные ученики. По всему выходило, что я совершаю выгодную сделку. Сами видели, какая там роскошь, и можете себе представить, сколько все это стоит… А Серафима только увидела, что я сомневаюсь, как сразу взяла меня в оборот. Сначала две недели напряженных занятий, есть мне не давали, разрешали только воду пить. Она сказала, что я уже готова к полному голоданию. На рассвете поднимали, отпускали только за полночь. Я похудела, осунулась, у меня раскрошился зуб. Она даже не отпустила к стоматологу, поила какими-то травками, приглушающими боль. А потом привела нотариусов, мне дали почитать документы. Я старалась концентрироваться, но перед глазами как будто плыло. Я и подписала… Моя квартира отошла Серафиме. И отношение ко мне сразу же изменилось. Меня выселили из роскошной комнаты, перевели в другое крыло дома. Объяснили это так: передние комнаты принадлежат новеньким, а я уже прошла посвящение. А там такие условия… Маленькие чуланы, сыро, сквозняки. И выходить оттуда нельзя, нас охраняли.

– Там… Кто-то еще был? – сглотнула я.

– А как же, – усмехнулась Таня, – я познакомилась с такими же наивными идиотками. Там у нее человек двадцать томится. Одна из них рассказала мне, что Серафима и ее банда – не настоящие дыханцы, просто пользуются раскрученным названием.

– Банда? – нахмурившись, переспросила Нинон. – Так она не одна этим руководит?

– Ну конечно, нет! У нее есть специальные люди на зарплате, которые ходят по городу и выслеживают потенциальных новых жертв. Юлия, Мариша, Людочка…

– Людочка, – повторила я.

– Людочка – ее самая любимая. Талантливая баба, кого хочешь может уговорить. Она ведь сделала пластическую операцию, специально для наглядных демонстраций. Представляю, сколько Сима ей за такое отвалила.

– Пластическую операцию, – потрясенно повторила я. – Так вот почему у нее в таком возрасте тело молодой девушки.

– Совсем наоборот, – хмыкнула Таня. – Я видела ее медицинские карты. Она оперировала не тело, а лицо. Ей ведь на самом деле двадцать три. Ей состарили лицо. И теперь Людочке удобно пудрить мозги таким, как мы.

– Как же тебе удалось сбежать?

– А меня никто не держал. Там так все хитро устроено. Никто не хотел оттуда уходить. Нам показали людей, которые дошли до третьей ступени. Они снова живут во дворце, даже еще в более роскошных условиях, чем новички. Подозреваю, что все это тоже была подстава. Но Серафима так сладко поет… О ступени аскетизма, о том, что нас ждет впереди… А однажды девчонка из соседней кельи померла.

– Как? – ахнула я.

– А что ты хочешь? – усмехнулась Таня. – Мы не ели, спали на земляном полу, плюс физические нагрузки… Думаю, она этого и ждала… Пока мы либо откинем копыта, либо сойдем с ума, чтобы можно было сдать нас в лечебницу. А когда я возмутилась… Серафима с улыбкой указала мне на дверь. И тогда выяснилось, что я – бомж. Потому что мне подсунули фальшивые документы по поводу храма, а свою квартиру я ей при свидетелях передала. Я пробовала подать в суд, но что толку. Там такие свидетели, все по закону, меня подняли на смех. И тогда я поселилась здесь, в лесу, в палатке. Собираю компромат. Вот увидите, я выведу ее на чистую воду. Она мне и квартиру вернет, и компенсацию выплатит, – и Таня боевито потрясла сухоньким кулачком.

Это сейчас ее называют Маней, Машкой, Махой. Это сейчас ее панибратски хлопают по плечу, а то и по тугой ягодице. Это сейчас ей предлагают остограммиться на равных, рассказывают в ее присутствии анекдотцы с душком, обсуждают других женщин, иногда в таком срамном контексте, что ей хочется зажать уши и сбежать за семь морей. Это сейчас ее называют товарищем, собутыльником, жилеткой для скупой мужской слезы, мировой теткой, бой-бабой. Это сейчас секс для нее – лишь переходное состояние от развеселого пивного веселья к богатырскому храпу уплывшего в гедонистическо-алкогольное забытье партнера. Наутро он не обнимет ее, не поцелует сонно в ухо, не приготовит ей оладьи с вареньем. Он проснется, шумно зевнет, удивленно на нее посмотрит и, загоготав, воскликнет: «Ну, мы и перебрали вчера, да, Мань?» И ей придется загоготать с ним в унисон. А ведь ей всего тридцать четыре. Иные в ее возрасте еще носят мини и весело барахтаются в паутине сладких в своем безумии случайных связей и роковых романов.