Пропавший - Микаэль Крефельд

Томас пожал плечами.

Луиза направилась к двери, и он тоже вышел за ней в прихожую.

– Вы проверяли карманы? – спросил он там, кивая на висевшее на вешалке пальто.

– В карманах пусто.

Он почувствовал, что ему требуется зайти в туалет. Не надо было пить проклятый «Нескафе».

– Можно я заскочу в туалет?

Луиза кивнула, и Томас пошел в другой конец коридора, где находился туалет. Поискав ощупью выключатель, он вспомнил, что электричество отключено. Тогда он достал фонарик и пристроил его на полочке над раковиной. Спустив воду, он стал мыть руки и случайно взглянул на свое отражение в зеркале, и тут его внимание привлекло что-то, что было у него за спиной. Он обернулся, чтобы рассмотреть небольшую заслонку высоко под потолком. На одном из шурупов, которыми она была привинчена, немного облупилась краска, свидетельствуя о том, что недавно ее открывали.

– С вами все в порядке? – послышался из прихожей голос Луизы.

– Одну секунду, – ответил Томас. – Сейчас выйду.

Просунув отвертку между стеной и заслонкой, он отодрал ее. Из пустоты в лицо пахнуло холодным ветром. Он достал из кармана фонарик и посветил в темный проем. В дальнем углу за дебрями оранжевых проводов он разглядел покрытую пятнами плесени коробку из-под обуви. Он просунул руку в проем и достал коробку. Осторожно приоткрыв крышку, он с удивлением вгляделся в содержимое.

– Луиза! Я, кажется, нашел что-то важное.

Берлин, Пренцлауэр-Берг, 19 октября 1989 года

Кольвицплац была погружена во тьму, в ветвях высоких деревьев, окружавших небольшой парк посреди площади, монотонно гудел ветер. Лицом к ограде стоял, покачиваясь, пьяный Кристоф и справлял нужду. Закончив, он застегнул молнию на брюках и вытер о пальто пальцы. Неверными шагами он двинулся через площадь к Хуземансштрассе.

Хауссер следовал за ним на некотором расстоянии. Он знал, что Кристоф пошел в ту пивную, в которой стал проводить вечера с тех пор, как Лена получила его фотографии, на которых он был заснят с двумя проститутками. Дома у них после этого поднялась страшная буря, домашний бар был разгромлен, а Кристоф изгнан коротать время в соседних пивнушках. Хауссер следил за супружеским скандалом через видеокамеру, установленную у них в гостиной, а кроме того, как и все соседи, слышал брань и крики, разносившиеся на весь дом. Лена попеременно орала, рыдала и швырялась в мужа вещами. Кристоф же онемел от стыда. Всю неделю она ежедневно требовала от него развода, а Кристоф каждый раз как мог ее отговаривал. Хауссер видел в этом злую иронию судьбы. В эти дни, когда только и разговоров было что о возможном воссоединении Германии, Кристофа прогоняла жена, впрочем, так же, как Хонеккера погнали из СЕПГ. Последнее Хауссеру трудно было принять. Старик стойко держался, когда весь мир, казалось, зашатался в своих основах. Вместо благодарности его отправили в отставку и променяли на Эгона Кренца[24]– щенка, который раньше руководил движением юных пионеров. Стране сейчас нужен был не предводитель бойскаутов с педофильским прошлым, а решительный вояка. Ей нужна была железная рука.

Стоя на другой стороне улицы, Хауссер смотрел, как Кристоф, шатаясь, вваливается в «Будике-15». Хауссер закурил сигарету и прислонился к стене дома. Ему нравился этот квартал со старыми домами времен Веймарской республики, которые каким-то чудом остались целы после воздушных налетов союзнической авиации. Здесь было не так нарядно, как на Карл-Маркс-алле, однако у этого района были свои достоинства. Докурив сигарету, он перешел через дорогу и вошел в пивную.

Зал был заполнен только наполовину, и за одним из самых дальних столиков с кружкой пива «Урквель» сидел Кристоф, тупо вперив взгляд в столешницу. Хауссер заказал у бармена «Эхьт Берлинер» и, взяв бутылку, подошел к столику, за которым сидел Хауссер, и уселся напротив. Кристоф медленно поднял голову и посмотрел на него:

– Ты…

– Твое здоровье, Мидас, – сказал Хауссер, приподнимая бутылку.

Кристоф ничего не ответил.

– Зачем ты прислал эти снимки? Я же сказал, что буду сотрудничать.

– Ну что мне, спрашивать тебя – какие снимки?

Кристоф покрутил головой:

– Ты решил меня наказать?

– А ты, Мидас, чувствуешь потребность в наказании?

Кристоф словно не услышал ответа:

– Так поэтому? Скажи – почему? – Он с силой стукнул рукой по столу, так что из бокала выплеснулось пиво.

Хауссер вздохнул:

– Может быть, мне вообще нет до тебя дела. Может быть, я выбрал тебя так, как хищник выбирает жертву. Никто же не задает вопрос волку, зачем он загрыз ягненка, хотя был уже сыт. Для него это естественно. Может быть, он не любит слабость и ненавидит слабость ягненка как злейшего врага. – Хауссер развел руками и улыбнулся. – Но я все-таки не волк и не посылал никаких снимков, – соврал он. – Да и с какой стати я стал бы их посылать? Ты теперь работаешь на меня. Это разрушило бы наши добрые отношения. Правда?

Кристоф ничего не ответил, а только хлебнул из кружки.

– Я знаю, что тебя на самом деле гнетет. Ты напуган, потому что перестал видеть общую картину. Это твоя самая большая слабость наряду с высокомерием.

– Ты говоришь прямо как чертов пастор.

– Сожалею. Считай меня лучше жестоким орудием истины.

– А в чем тогда истина?

– В том, что государство будет существовать всегда. Что оно сильнее отдельного индивида. И что ты, дружок, теперь часть этой машины. Что ты впервые за свою никчемную жизнь служишь полезному делу. Ты работаешь исключительно на государство, а не ради собственного жалкого благополучия. Это должно вызывать приятное ощущение.

Кристоф опустил глаза и прочистил горло:

– Про побег у меня нет ничего нового. Честно говоря, я думаю, что все это отменяется.

– Почему? Вы же так много уже сделали.

– Слишком много всего случилось в Берлине. Меры по охране порядка усилились.

– Вот как! Вижу, тебе по вкусу пришлось чешское пиво, – сказал Хауссер, кивая на бутылку «Урквеля». – А каковы в этом смысле твои планы?

– Ты держал меня под круглосуточным наблюдением, так что лучше всех знаешь, что я не собираюсь в Чехию.

Хауссер погладил усы, внимательно глядя на Кристофа:

– Будь моя воля, я бы отпустил всю ораву, пускай все эти демонстранты, все недовольные бегут себе куда хотят. Нашему государству нужны не реформы, а преданные граждане. Государству нужны идеалисты. Нужно сильное население, которое возьмется за работу. Верно?