Пропавший - Микаэль Крефельд

– Профсоюз? У нас?

– Да, черт возьми! Это называют реформами. Ты мне нужен, Хауссер. Закрывай операцию «Мидас», отоспись, протрезвей, если необходимо, прими какие-нибудь таблетки, но вернись к реальности!

Хауссер устало потер лицо.

– Ты прав, – сказал он. – Может быть, все это было напрасно. Не знаю.

– Хочешь драже? – Штраус протянул ему вазочку с конфетами.

– Нет, спасибо.

Штраус засунул себе в рот еще несколько штук и покачал головой:

– Ходят слухи, что Кренц собирается амнистировать всех беглецов и участников демонстраций. Как думаешь?

– Поставили во главе государства бойскаута, вот и получили.

– Надо было посадить на это место Маргот как прямую наследницу своего мужа, – сказал Штраус.

– Ты бы поставил Маргот Хонеккер во главе государства?

– Почему бы и нет? В свое время она на посту министра образования ввела в средних школах военную подготовку как обязательный предмет. Вот такие сильные и прозорливые люди сейчас как раз и нужны.

– Ты прав, – сказал Хауссер и с прояснившимися глазами встал из-за стола. – Ну конечно же!

– Что еще ты надумал?

– Ошибка была не в процессе. Три основополагающих принципа остаются в силе. Субъект был выбран не тот.

– О чем ты, черт возьми?

Хауссер ничего не ответил. Он повернулся и пошел к двери.

– Куда? Мы же еще не закончили!

Хауссер быстрым шагом прошел через отдел. Проходя по коридору, Хауссер услышал впереди шипящий звук работающей машины для уничтожения бумаг. Два сотрудника закладывали в нее документы с такой же скоростью, с какой Штраус поедал конфеты. Зрелище было позорное, оно говорило об отступлении. Но каким бы критическим ни было положение республики, Хауссер не собирался бросать операцию «Мидас». Тем более сейчас, когда Штраус подсказал ему правильное решение.

Он допустил ошибку, сосредоточив свои усилия на Кристофе и забыв о Лене. Так же как в чете Хонеккер, Лена была сильнее своего супруга. Поэтому ее-то и нужно было ломать, чтобы подтолкнуть их к бегству. К бегству, которое, надо надеяться, приведет их в полосу смерти перед стеной. Хауссер верил, что ружья пограничников по-прежнему работают безотказно, несмотря на все шатания проклятых политиков.

Хауссер вышел на парковочную площадку, вокруг которой угрюмыми сторожевыми башнями высились здания службы безопасности. Это зрелище успокоило его душу, и он простил себе допущенную глупость. Он знал, что все желания Лены сосредоточены на обогащении, и полагал, что в этой же области лежат ее страхи. При мысли о том, что последует дальше, он ощутил прилив эйфории.

Копенгаген, апрель 2014 года

Томас стоял, прислонясь к стене, на углу Викториагаде и Хальмторв. В ногах у него лежал Мёффе, всем своим видом показывая, как ему надоело долгое ожидание. Вокруг на скамеечках, бок о бок с местными пьянчужками, расположились мамаши с колясками, наслаждаясь наконец-то, кажется, наступившей весной. Томас наблюдал за парковочными местами перед центральным отделением полиции, предназначенными для сотрудников в штатском. С утра он снова позвонил Миккелю, но, не застав того дома, попытался дозвониться до него на работу. Там ему сказали, что Миккель ушел и будет только к вечеру. И вот теперь Томас решил подловить его здесь, установив наблюдение за центральным участком, пока не объявится Миккель, то есть поступить так, как не раз действовал, выслеживая рокеров.

Пока он ждал, его мысли вернулись к Луизе. Она не давала о себе знать с тех пор, как несколько дней назад они расстались возле ее машины. Ему хотелось позвонить ей, но он не знал, с чего начать разговор. Главным образом потому, что ему не давал покоя поцелуй, которым они тогда обменялись. Он не знал, насколько можно придавать ему значение: поцеловала она его в знак благодарности или вкладывала в поцелуй нечто большее. Но как бы то ни было, он чувствовал себя виноватым перед Евой. Само по себе это было совершенно абсурдно, в особенности учитывая, что он ждет сейчас сведений о том, с кем она ему изменяла.

В эту минуту к зданию полицейского участка подъехал синий «гольф» и припарковался, заняв последнюю ячейку, которая была прямо напротив Томаса. За рулем сидел Миккель.

Томас с Мёффе пересек улицу, в то время как из машины выходили Миккель и Дэннис Мельбю.

– Миккель! – окликнул приятеля Томас.

Оба полицейских обернулись и остановились, дожидаясь, когда он подойдет.

– Жив еще твой страшный пес? – со смехом встретил Томаса Дэннис, глядя из-за машины.

Не замечая его, Томас обратился к Миккелю:

– Я пытался дозвониться до тебя миллион раз.

Миккель запер машину.

– Сам знаешь, как у нас. Куча работы свалилась из-за этой реформы и…

– Ты что-нибудь узнал?

Миккель обернулся к Дэннису:

– Ты иди, я только на пять минут.

– Бывай, Ворон! Вы с ним скоро станете на одно лицо, – сказал он, кивая на Мёффе, который сидел с высунутым языком.

Томас ничего не ответил, а только проводил Дэнниса глазами; тот повернулся и, как горилла, поплелся в участок. Томас и раньше терпеть не мог этого безмозглого дурака, который, по-видимому, все продолжал принимать анаболики.

– Так ты узнал имя абонента? – спросил Томас, переведя взгляд на Миккеля.

– Пока еще нет.

– О’кей. А что помешало, кроме свалившейся реформы?

Миккель оперся рукой на машину:

– Я думал, что оказываю тебе услугу.

– Каким образом?

– Дал тебе время подумать. Чтобы ты взвесил, стоит ли это узнавать.

– Спасибо за заботу, у меня было достаточно времени на размышления, потому и пришел к тебе, рассчитывая, что ты мне поможешь.

– Неужели ты не понимаешь, какую глупость делаешь? Стоит только поворошить, и заварится такая каша, что потом долго не расхлебать.

– Какая каша и что там расхлебывать?

– Не каша, говоришь? – Миккель посмотрел на него с сомнением. – Тогда скажи мне прямо сейчас, что ты сделаешь, когда я выясню имя? Через десять минут ты к кому-нибудь ворвешься и начнешь биться башкой. Тогда этот кто-то заявит на тебя в полицию, жалуясь на побои, и все это рикошетом вернется ко мне, как только прокуратура узнает, откуда ты получил сведения. И тут под угрозой окажется моя карьера.

– Да не пойду я никуда биться башкой. Не очень-то у меня это здорово получается, в основном достается мне.

Томас улыбнулся, но Миккель и не подумал улыбаться.

– Знаю я тебя, Ворон! Ты никогда не можешь махнуть на что-то рукой. Мельбю прав, ты и твой пес в этом похожи.