Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

Судьбу Шкуро, как и все важные проблемы руководства армией, Деникин решал вдвоем с Романовским. Можно даже без особой натяжки утверждать, что начальник штаба подсказывал решения. В эти боевые жаркие летние дни, как ни старался преодолеть командующий душевную слабость, но письма Ксении из Новочеркасска волновали его больше, чем донесения полковника Дроздове к ого о наступлении на Екатеринодар. Не любил разговоры о женщинах, кстати, Деникин не хотел разбираться ни в причинах, побудивших Шкуро жениться, ни в его донжуанских похождениях. Не мог избавиться Антон Иванович от некоторого стыда за свой брак: когда-то брал на руки новорожденную девочку, дочь друга, а теперь устраивается с ней в супружеской кровати.

А Романовский счел необходимым обсуждать и личную жизнь этого Шкуро — с удивлением и с некоторым осуждением говорил о том, что жена полковника была арестована большевиками, как заложница, но вскоре оказалась на свободе; ей устроили побег, однако супруг почему-то не спешит с ней соединиться и держит ее в каких-то черкесских аулах и позволяет себе…

— Другие члены семьи где? — перебил его Деникин.

— Все бежали от красных. Ждут, когда мы возьмем Екатеринодар. Младшие сестра и брат — в Ростове или в Новочеркасске. О сестре говорят, что она очень дружит с иностранцами. Там сейчас вокруг Краснова собираются и немцы, и англичане, и даже американцы. Атаман всевеселого войска Донского рассчитывает выиграть при любом исходе войны. Ведь сейчас во Франции, пожалуй, идет решающее сражение. Вот и юная госпожа Шкуро…

— По-видимому, Иван Павлович, нас прежде всего должны интересовать качества Шкуро, как боевого офицера, — сказал командующий Романовскому с некоторым вопросом в голосе.

— Разумеется, Антон Иванович, но…

Не трусить на поле боя — это превышает многие возможные «но». За годы войны Деникин хорошо узнал, что значит сидеть или стоять под пулями, ни одним движением не показывая естественный страх, сохраняя неподвижно важную осанку, приличествующую, как он считал его генеральскому званию и солидной комплекции. А Шкуро не только стоял, но и мчался на противника с обнаженной шашкой, не обращая внимания, рубил врага, на то, что над ним вспыхивает смертельный блеск чужой стали. И еще более уважал командующий теперешних своих бойцов, шедших в бой не во исполнение присяги, не по гражданскому долгу защиты государства, а добровольно. В душе он даже удивлялся: ведь они могли отсидеться. Советская власть не преследовала всех офицеров. В Ростове и Новочеркасске в начале 1918 года собрались десятки тысяч офицеров, а за Корниловым пошли всего около трех тысяч. Вот и Шкуро, Он же сам со своими казаками поднялся против большевиков. Собрать таких — даже Сорокина он взял бы в свою армию — и можно остановить наступление немцев на Россию, освободить Москву и Петроград от красной заразы, но…

— Но боевой опыт Шкуро весьма своеобразен, Антон Иванович, — закончил начатую фразу Романовский и выразительно взглянул на толстую папку.

До конца 1914 года так и воевал Шкуро младшим офицером в 3-м Хоперском полку 3-го Кавказского армейского корпуса. Участвовал в страшных боях под Ивангородом, когда казаки прятались в окопах вместе с лошадьми, был контужен в голову, пролежал 10 дней госпитале. Командовал сотней, преследуя отступающих австрийцев. Командование оставалось где-то позади, и, наверное, в этих боях и почувствовал Шкуро все. преимущества свободы от начальства. Сам придумывал, как обмануть, обойти, неожиданно обстрелять, как лучше устраивать засады и рубить попавшихся в западню. Брал он по 200–250 пленных. Ворвавшись с казаками в город Кельцы раньше других частей, взял добычу.

В декабре 1914-го получил пулевое ранение в ногу.

Среди документов — вырезки из газет. «Кубанский казачий вестник» за июнь 1915-го поместил портрет: А. Г. Шкуро, только что произведенного в есаулы и награжденного орденом Святой Анны 2-й степени с мечами. Под папахой — хмурое решительное лицо. Вероятно, уже задумал свое дело. В статье, описывавшей «подвиг», сообщалось, как он, спешившись со своими казаками, вел бешеный огонь по наступающим немцам из пулемета. Пуля противника угодила в рукоятку кинжала, раздробила ее и пробила живот с одной стороны. Рана была бы смертельной, но отцовский кинжал спас.

— Лицо человека, принявшего решение, — сказал Романовский, разглядывая фото в газете. — Он больше не захотел идти под пули под чьим-то командованием. Кто-то надоумил его, когда он был в отпуске в Екатеринодаре. А может быть, и командир полка полковник Труфанов. Не берусь утверждать, но есть сведения о том, что они вместе пьянствовали. Наверное, вместе писали об организации партизанских отрядов — чувствуется рука генштабиста.

Деникин мельком взглянул на документ:

«Каждый полк дивизии выделяет из своего состава 30–40 храбрейших и опытных казаков, из которых создается дивизионная партизанская сотня. Ее задачи — проникать в тылы противника, разрушать там железные дороги, перерезать телеграфные и телефонные провода, взрывать мосты, сжигать склады, уничтожать различные коммуникации, возбуждать местное население на борьбу с противником, снабжать его оружием, обучать военному делу и технике партизанских действий. Одна из главнейших задач разведки и передача данных командованию. Для этого необходимо…»

— Одобрил сам государь, — осторожно сказал Романовский: Николая здесь не уважали.

— Подсунули. А его императорское величество не всегда проявлял императорскую мудрость.

Романовский разработал сложную комбинацию для решения по делу Шкуро и, чтобы подвести к нему командующего, приходилось изображать сомнения, колебания, приводить аргументы, иногда противоречащие друг другу. С командующим всегда надо соглашаться — тогда он согласится с тем, что ты ему предложишь.

— Вы правильно почувствовали, Антон Иванович, некую нарочитую назойливость в этих партизанских идеях. Здесь речь идет не о боевой целесообразности, а о личном интересе. Чтобы не было над ним начальников, чтобы действовал он в тылу, как заблагорассудится, захватывал населенные пункты, брал добычу…

— О добыче мы еще поговорим отдельно. — Деникин вспомнил о чем-то неприятном — значит, были у него и какие-то дополнительные сведения.

— Мало того, что Николай одобрил неуместную в этой войне партизанскую идею, но ведь он даже принял взбалмошного есаула, — с легким возмущением сказал начальник штаба, зная, что Деникин одобряет любой выпад против царя, когда-то отказавшего ему в положительном ответе на жалобу по поводу несправедливого назначения после академии — не взяли в Генштаб.

— Распутин, Шкура, какой-то изобретатель, не то мошенник, не то сумасшедший., Мне в Ставке рассказывали, как это было.

Встреча эта произошла в Могилеве. Есаул Шкура был вызван туда в Ставку походного атамана всех казачьих войск великого князя Бориса Владимировича. Тот разговаривал с ним всего несколько минут — нервничал и спешил. Невнятно сказал о пользе партизанской войны, конечно, вспомнил 1812 год, но тут за ним пришли адъютанты: приехал государь. «Пойдешь со мной! — сказал великий князь, — дядя о тебе знает». В большом дворе от снега была расчищена площадка, на ней — кирпичная стенка и деревянный домик. По сторонам выстроен царский конвой, человек 50, во дворе появилась группа военных во главе с императором. Великий князь доложил, что все готово к испытаниям нового оружия. Сказал и о есауле. Царь вспомнил, одобрительно улыбнулся, пробормотал что-то неразборчиво ласковое — он любил военных, которые были ниже его ростом.