Период полураспада - Елена Котова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, ты права… Человек он, мне кажется, неплохой. Возможно, даже очень неплохой…
– Ты вспомни, сколько Алка пережила…
– Не вздумай с ней об этом говорить!
– Лишь бы ты сама об этом с ней не говорила. И главное, угомони Соломона.
– Да-да, ты права. Соломон возненавидел Виктора, ты совершенно права. Почему, не понимаю. Виктор – инженер, с высшим образованием, Алку любит безумно, это же ясно. Ну да, из деревни, человек не нашего круга, что и говорить…
– Катя, вот именно: «что говорить». Как тебе-то не стыдно. Ты никогда не судила людей так поверхностно.
– Ах, Милуша, трудно… Слоник, Моисей… Да хоть Давид Карлович. Мы говорим на одном языке, а тут… Слоник никогда не сойдется с Виктором.
Ни тогда, когда они сами выходили замуж, ни теперь, когда пришло время их дочерей, Катя с Милкой не задумывались о том, что сказали бы Степан Ефимович или тетушки Оголины по поводу их собственных браков. Они свершились на небесах в то время, когда уже не было ни братьев Сурских, ни гимназистов, ушедших в погонах на германскую войну и растворившихся в революции, частью погибших, частью уехавших в Париж, в Константинополь… А оттуда в Америку, как многочисленная родня Моисея.
В дверь постучали.
– Людмила Степанна, вы пирожки сегодня не пекли? – в комнату вошел Виктор. – И Катерина Степанна тут… А Мосей Маркович где? А Мишка в институте? Да нет, просто подумал, хорошо бы нам с Мосеем Марковичем по рюмашке хлопнуть.
– Витя, Витя! Пирожки возьмите, сегодня напекла. Может, и Алочка поест. Если Мосенька не поздно придет, скажу непременно, что вы спрашивали…
– Спасибо. Пойду Марь Степанну с Ириной проведать.
Сестры переглянулись.
– Видишь, Милуша… Пирожки, да по рюмашке… А Алочка тебе не рассказывала, Виктор точно порвал с той женщиной? Мне она ничего не говорит.
– Нет, Катюша, мне она тоже не говорила. Наверное, порвал… Конечно, порвал, раз переехал.
– Тогда почему они не женятся?
– Катя, у тебя семь пятниц на неделе. Дай им самим все решить.
Весной Алка объявила родителям, что ждет ребенка. Соломон тут же поинтересовался, собирается ли она замуж, и где они с Виктором намерены жить. Алка, хлопнув дверью, удалилась по своему обыкновению в ванную. Они расписались с Виктором двадцать первого июня, когда Алочка была уже на шестом месяце. Что происходило между ними всю зиму, как Виктор расстался с Лидой, ни Катя, ни Милка так и не узнали.
Виктор повез беременную жену в гости к матери, в деревню Малышево. Ему тоже о многом не хотелось думать. О том, как Евдокия Ивановна шепчется с сестрой Леной: «Не расписались еще, а она уже беременная… совсем не нашей крови, еврейка… Дуня, ну и что же, что еврейка… По хозяйству неумелая, вот это плохо… Какое хозяйство в городе… все в магазинах… на всем готовом живут… Так-то оно так, но…»
С неделю Алка терпела деревенскую жизнь. По утрам набирала ковш воды и отправлялась за сарай мыться. Евдокия Ивановна с неодобрительным выражением лица убирала за ней тарелку, в которой невестка лишь слегка поковырялась. Через неделю Виктор, расцеловав мать, тетю Лену и Нину, приехавшую накануне из Коврова к застолью, усадил жену на подводу, и они отбыли в город, к поезду.
В Москве их уже заждались Ирка, Галя Савченко с мужем, Мишка с соседом Женькой. Вся компания отправилась в Прибалтику. Виктор с Алкой сняли комнату в домике в Булдури, Ирку поселили в соседней. В мансардной комнате под крышей устроились Мишка с другом, через улицу – «Савченки»: Алка по-прежнему звала Галю «Савченко», хотя та давно стала «Зайцевой». Жили одним коштом, по утрам Ирка сопровождала Виктора на рынок закупать творог, сметану, овощи. После завтрака отправлялись на пляж.
Море… Какое оно, Виктор никогда не мог себе представить. Эти бесконечные песчаные пляжи… А какие кофейни, если подняться от моря в Майори на главную улицу? Поездка в деревню забылась, он вспоминал Австрию.
Алка уже с трудом носила свой огромный живот. Виктор заботливо устраивал ее в дюнах, куда не проникал зябкий ветер, но сам на месте сидеть не мог. Через полчаса вскакивал и звал Ирку идти гулять вдоль моря. Бесконечность пляжей сводила его с ума. Они шли и шли с Иркой по кромке моря, Виктор, как правило, по воде… Болтая, доходили до Дубулты, а то и дальше. Виктор быстро схватывал загар. Бронзовый, широкоплечий, с выгоревшими золотыми волосами, – все принимали его за истинного прибалта.
Алка смотрела, как Ирка и Витя возвращаются, и думала, какая они красивая пара. Она злилась, что Виктор опять оставил ее одну, а сам часами гуляет с Иркой. Савченки-Зайцевы уже дважды приходили всех звать пить кофе, а он все гуляет, красуется перед всем пляжем. Когда же она избавится от этого ужасного живота… От нее отделиться и заживет своей жизнью новая жизнь, и ей не будет жаль этой утраты части себя, она будет радоваться, отпустив свой кусочек на волю…
В закусочной ресторана «Прага», как обычно в субботу вечером, было полно народу. Виктор взял пива и сосисок. Три часа назад он отвез Аллочку в роддом имени Грауэрмана, акушерка сказала, что хотя воды отошли, схватки еще слабые. Поев, Виктор побродил по Арбату, поглазел на зверюшек в зоомагазине: больше всего он любил смотреть, как по колесу, стоящему в витрине, бегает белка. Зашел в роддом, там ничего не изменилось. Дома тетя Мила накормила его студнем, он выпил с дядей Моисеем рюмашку и снова отправился в роддом. Акушерка сказала, что все еще идут схватки, отправляла его назад, домой, уверяя, что жена разродится только к утру. Виктор сунул ей десять рублей, чтобы обязательно позвонила, если что…
Ночью из роддома не позвонили, уже в семь утра Виктор засобирался туда. Катя хотела пойти с ним, но Виктор уговорил ее остаться, пусть готовит завтрак своему Слонику. «Да, правильно, – тут же согласилась Катя, – вы, Витя, позвоните мне из телефона-автомата, он стоит совсем близко от роддома. У всех Кушенских роды были трудные… Бедная Алочка…»
– Ребенок не головкой вперед лежит, она никак не может разродиться, – сказала акушерка, спустившись в вестибюль. – Врач пытался перевернуть…
Виктор перестал слышать акушерку. Та ушла, а он сидел, думая только о том, как в эту минуту страдает Аллочка. Прошел час, потом второй. Он ждал. Вызвать акушерку, спросить, что происходит, он не решался. Вышел на улицу покурить, вернулся. Около десяти в вестибюль вместе с акушеркой спустился врач. Виктор смотрел, как он пересекает вестибюль по черно-белым плиткам мрамора.
– Я могу сразу перейти к сути? Простите, ваше имя-отчество?
– Можно просто Виктор.
– А по батюшке?
– Степанович.
– Виктор Степанович, ситуация нехорошая, должен вам сказать. Плод перевернуть не удалось, он уже спустился ниже… Но ваша жена, – врач заглянул в свои записи, – да… ваша жена, Наталия Соломоновна Котова, правильно? Да… Она не в состоянии разродиться… Потуги практически прекратились. Вопрос, что делать?
