Вкушая Павлову - Дональд Майкл Томас

— Не за что. Ваш дом по пути к тому месту, где я обычно раз в неделю развлекаюсь — играю в тарок.

— Я бы и сама к вам пришла, но, по-моему, фрау профессорша не очень рада членам нашей семьи.

— Она все еще сердится на вашего отца, — сказал я, — но вы бы не почувствовали себя нежеланной гостьей.

Она несколько раз моргнула, и мне показалось, что в последнее время она, вероятно, много плакала.

— Может быть, все дело во мне, — сказала Ида, — может быть, я сама чувствовала бы себя неудобно в вашем доме.

— Скажите мне, что случилось, Ида. Надеюсь, ваш сын в порядке?

— В полном порядке. Он занял второе место на школьных экзаменах.

— В чем же тогда дело? Вы плакали.

Она достала из-за манжеты платочек и промокнула глаза:

— Мы получили плохие вести из военного министерства.

— О вашем муже?

— Боюсь, кое-что похуже, — сказала она с кривоватой ухмылкой. Речь шла о ее брате Отто; сообщалось, что он пропал без вести во время боевых действий, предположительно — попал в плен к русским.

— Я вам сочувствую, Ида, — сказал я. — Но я уверен, что он вернется целым и невредимым, чтобы отдаться делу, которому предан всей душой.

Отто Бауэр короткое время состоял в моих пациентах. Он был страстным социалистом. Я предупреждал его: не пытайтесь осчастливить людей, люди не хотят быть счастливыми.

— Надеюсь, так и будет. — Ида рассеянно провела рукой по прямым, черным волосам, завела прядку за ухо. — Но я позвала вас не для того, чтобы вы сопереживали мне в этом несчастье. Не знаю, как подойти к моей просьбе, поэтому начну прямо.

— Вы так всегда и делали.

Несмотря на грустный вид, она была явно польщена.

— Я пыталась быть честной. Хотя и оказалось, что моя честность приводит вас к необычным выводам. Как вы знаете, я никогда не любила Ганса Зелленку, но что касается фрау Зелленки, тут вы оказались правы. — Она помолчала, испытующе поглядев на меня, а потом сказала: — У меня — любовная проблема, и связана она с фрау Зелленкой. Я все еще привязана к ней. — Ее щеки порозовели. — А она была привязана ко мне. Но последние несколько месяцев все ее мысли заняты другим человеком. Вашей дочерью.

Я вздохнул:

— Вот почему вы не хотели прийти к нам — боялись встретиться с Анной.

— Да. Наш отдых в Земмеринге был полной катастрофой. Фрау Зелленка была со мной, но не со мной: она жила письмами от Анны. С тех пор как они встретились, она не может думать ни о ком и ни о чем другом.

Я беспомощно развел руками. У Анны характер волевой. И вообще, я не считал, что имею право запрещать ей дружить с кем-либо.

Это слабость с моей стороны, парировала Ида. Девушка сама не знала, чего хочет. Анна на все готова, чтобы мне угодить, если она поймет — вот это или то меня сильно беспокоит. Мне бы, безусловно, следовало подыскать ей какого-нибудь молодого надежного поклонника. Разве не было желающих?

— Есть один молодой человек по фамилии Лампль, — уступил я. — Он вроде довольно порядочный; звезд с неба не хватает, но порядочный. По-моему, ей он даже нравится.

— Так за чем же дело стало?! — Она дернула за шнурок звонка. Когда появилась горничная, Ида спросила, не хочу ли я кофе, и я сказал: да, спасибо.

— Очень вас прошу, дорогой профессор, — умоляющим тоном сказала она и потянулась, чтобы коснуться моей руки.

— Я должен подумать.

Вроде бы на этом она и успокоилась. Попросила у меня прощения за свою невежливость — что не осведомилась, мол, о моем здоровье и делах. И то и другое в порядке, рассеянно ответил я; мои мысли были заняты другим. На самом деле я чувствовал себя очень несчастным, потому что Марта пребывала в мрачном, безысходном настроении. Совокупления между нами происходили нечасто и с ее стороны были пассивными. Я знал, что она тоскует по утраченной любви, а еще сильнее — по утраченной дружбе. Прервав их дружбу так, словно ей была грош цена, Бауэр нанес сильный удар по самовлюбленной гордости Марты.

Горничная принесла кофе. Ида его разлила по чашкам.

— Спасибо. Я постараюсь сделать что смогу с Анной, — медленно сказал я, — если вы поможете моей жене.

— Каким образом?

— Эта ссора между ней и вашим отцом — сплошная глупость. Дружба с ним была очень важна для нее. Я дважды ему писал, приглашая нанести нам дружеский визит, но не получил в ответ даже уведомления. Вы можете воспользоваться хорошими отношениями с родителями и, например, пригласить и нас, и их на простой обед сюда или в какое-то другое место. Отец вам не откажет — он испытывает перед вами чувство вины за то, что использовал вас как товар для обмена.

Она не донесла чашку до рта, взгляд ее устремился куда-то мимо меня.

— Думаю, что это было бы не очень мудро. Честно говоря, мне кажется, что фрау профессорша слишком сильно всколыхнула его сексуальные чувства; но он человек чести — лучше поздно, чем никогда, — и не способен их удовлетворить. Он решил, что лучше ему больше с ней не видеться. Ради мамы.

— Ну хорошо, честь свою он сохранил, и теперь, наверно, вполне счастлив? — Мой вопрос был исполнен иронии.

— Нет!

— То-то и оно! Мы устраиваем столько шума и бесполезной суеты вокруг секса. У моей жены вот-вот начнется менопауза; она распалилась, как девушка на пороге половой зрелости. Ваш отец хотел ее, она хотела его. Предположим, пару раз они бы переспали. Ну и что — конец света от этого бы не наступил.

Она опустила глаза и коснулась лежавшего рядом с ней на софе молитвенника в черной обложке с белым крестом. Ида обратилась в христианство вскоре после замужества: от одного абсурда она перешла к другому, еще более абсурдному! С твердолобостью мятежника она из всего ассортимента выбрала то, к чему питало пристрастие меньшинство, — лютеранство.

— Это на самом деле помогло бы вашему отцу, излечило бы его, — сказал я. Когда она услышала это, у нее глаза раскрылись от изумления.

— Мать наверняка никуда не пойдет, — пробормотала она. — Ее это просто убило — и как раз когда она начала снова доверять ему…

— Убедите ее в том, что человек не должен отступать перед своими демонами; и пусть она не сомневается: мы — всего лишь скучная пожилая буржуазная пара. Самое большее, чем она рискует, так это час умеренной скуки!

— Я попробую.

Заглядывая Анне через плечо, я вижу — она пишет своей подруге Дороти в Нью-Йорк. «Очень хочу тебя увидеть, но умоляю не пускаться в это рискованное путешествие, — пишет она. — Не могу не думать о том, что случилось с „Лузитанией“ во время Великой войны. И вообще, ты будешь во мне разочарована. Мне кажется, что жизнь — это только домик в деревне, куда я приехала отдохнуть. Раньше мне думалось, что я — бродячий индийский монах, принадлежащий к нездешнему миру. А теперь я это знаю наверняка. Мое место — рядом с ним…»