Жребий викинга - Богдан Сушинский

— Впрочем, откуда вам это знать, юноше, у которого принцесса Сигрид оказалась первой?

— Ну, так уж случилось, — стыдливо пожал плечами Гаральд.

— Или первой все-таки следует считать меня? А, принц норвежский?!

Под вечер в Любеч прибыли гонцы князя Ярослава, которых здесь давно ждали. Это были сотник Ясень и его отрок-щитоносец Радомир Волхвич.

Посадник Янь уже знал все, что они должны были сообщить ему и княгине Ингигерде, поскольку старший привратник успел поведать ему суть этих прискорбных известий. Но все же приказал прислать гонцов в княжеский дворец, предварительно дать им возможность немного привести себя в порядок — как-никак они должны были предстать перед великой княгиней, которая терпеть не могла небрежности и неопрятности ни в быту, ни в одежде; а главное, накормить их.

Принимали гонцов в гриднице, где уже собрались до трех десятков бояр, сотников, купцов и священников, которые, выслушав донесение Ясеня, сразу же должны были держать совет. Прежде всего следовало решить: нужно ли посылать на помощь великому князю запасной любечский полк, без которого оставшийся гарнизон вряд ли продержится хотя бы сутки, или, наоборот, собрать по окрестным селениям еще один отряд ополчения, загнав в него всех, кто только способен держать в руках оружие, и вместе с обозом завести его в крепость?

— Говори, что должен говорить, — потребовал Янь, как только Ясень предстал перед рассевшимися за пиршеским столом лучшими людьми города. Щитоносец в это время скромно держался позади него, у самой двери.

— А говорить я должен вот что: не смог великий князь Ярослав одолеть войско брата своего Мстислава, князя тмутараканского и черниговского, — мрачно доложил гонец.

Все ждали, что он продолжит свой рассказ, однако Ясень совершенно некстати умолк.

— И что же произошло с его войском? — нарушил молчание боярин, которого все в городе звали Шаруганом. Это был грузный муж, в жилах которого ромейская кровь соединялась с кровью черных клобуков[50]и который вел свой род от ханского рода Кзагов.

— Мало его осталось, очень мало. Сеча была лютая. Лучшие полки полегли. Остатки войска князя Ярослава…

— Я спрашиваю о войске Мстислава, — неожиданно прервал Шаруган, — о том войске, которого великий князь не сумел одолеть.

— Оно победило, — пожал плечами Ясень, удивляясь этому вопросу. — Так уж случилось, что оно одолело войско князя Ярослава.

— Причем не впервые… то есть я хотел сказать, что одолело оно не только войско великого князя, — напомнил ему Шаруган, вызвав на себя подозрительный взгляд посадника, давно подозревавшего, что этот черный клобук готов переметнуться на сторону князя Мстислава.

— И что будет дальше? Воины князя Ярослава уже отходят к Любечу? — вмешалась княгиня Ингигерда.

— Какая-то часть — да, отходит вместе с ним к Любечу, но незначительная. Остальные либо погибли, либо побежали в сторону Киева. Но главное, что сам великий князь жив и даже не ранен, — заверил он шведку, хотя та и не пыталась уточнять.

— Значит, наш запасной полк уже не должен идти на помощь князю Ярославу… — не спросил, а скорее подытожил его сообщение посадник Янь. — Что велел передать князь?

— По поводу запасного полка — ничего.

— И по поводу своей княгини — тоже ничего? — вновь подал свой вкрадчивый голос Шаруган.

— Не говорил он о княжне, — покачал головой Ясень. С самого начала он был очень недоволен тем, что княгиня оказалась среди собравшихся здесь знатных мужей города.

— Даже о ней не подумал, — не пытался скрыть своего иронического отношения к киевскому князю Шаруган.

— В такие дни княжна сама способна позаботиться о себе, — спокойно осадила его Ингигерда, напоминая, что они имеют дело с норманнкой. — Конунг же обязан думать о воинстве и войне.

— Так что все-таки повелел князь? — нетерпеливо спросил посадник.

— Чтобы Любеч готовился к обороне. Как только Мстислав немного отдохнет после битвы, он неминуемо пойдет на ваш город.

— Это понятно. Теперь будем готовиться днем и ночью.

— Вы тут говорили о запасном полке. Не я волен приказывать вам, но считаю, что он все же должен выйти навстречу воинам великого князя, чтобы помочь им оторваться от преследования.

— Так получается, что Мстислав идет за великим князем по пятам?! — грохнул кулаком по столу боярин Шаруган. — Что князь ведет своего братца под стены Любеча?

— Мы с отроком, — кивнул боярин в сторону Радомира, — теперь уже не знаем, идет ли Мстислав по пятам, потому что давно ушли из войска, но знаем, что у тмутараканского князя много легких конников-кавказцев.

— Эти ни минуты покоя нашим полкам не давали, — поддержал его отрок, хотя и приказано ему было Ясенем говорить только тогда, когда спросят. — Без конца нападали на наш стан и разъезды, осыпая их стрелами.

— У великого князя легких всадников-степняков разве не было? — все с тем же нескрываемым сарказмом парировал Шаруган. — Или там командовать войском попросту некому было?

— Почему же? Наши передовые разъезды тоже порой нападали на кавказцев, — попытался хоть как-то оправдать великого князя Радомир, — и даже…

Однако договорить ему Ясень не позволил.

— Все там было, — угрюмо объяснил он боярам и княгине. — Одно только не явилось ему — военная удача. Отвернулась она нынче от великого князя Ярослава.

— Разве она когда-нибудь являлась ему? — язвительно поинтересовался Шаруган.

— А переговоры с братом своим повести князь Ярослав не пробовал? — благодушно спросил Иона, священник местной церкви Святого Николая. Возможно, только потому и подал голос, что знал вспыльчивый и злорадный характер боярина, а еще ведал о том, что тайные гонцы Мстиславовы уже наведывались под стены Любеча и вели переговоры с гонцами Шаругана.

В городе прекрасно знали об этом, однако в чем можно было обвинить при этом боярина? Он ведь не с гонцами половцев или печенегов переговоры вел, а с людьми своего же русского князя, родного брата Ярослава.

— В стане великого князя все ожидали, что Мстислав пришлет своих послов или сам прибудет на переговоры к брату. Однако тот до переговоров оказался неохочим, — извиняющимся тоном объяснил Ясень.

Для него не было тайной, что обычно никто из бояр, а уж тем более из священников, княжеские усобицы не одобрял. А после смерти Владимира Великого, так недальновидно распорядившегося своим великокняжеским наследием, грызня между его сыновьями и прочими родственниками за киевский престол и окраинные княжеские столы оказалась, на удивление, длительной и неуемной.