Жребий викинга - Богдан Сушинский

— Мы взбодрим сонных, разленившихся норвежцев! — потрясал мечом свергнутый король, провожая этот отряд в море. — Мы заставим их вспомнить, что они — потомки храбрых викингов, перед которыми дрожал и падал ниц весь мир! Мы поднимем их против датчан и создадим такую «Великую Норманнскую империю», перед которой даже Священная Римская империя будет выглядеть ничтожной!

— Мы поднимем!.. Мы создадим!.. С нами Один и Тор! — лениво и недружно поддерживали его действительно обленившиеся и впавшие в непомерное пиршество воины.

Битву эту великий князь Ярослав действительно проиграл. Причем проиграл, так и не введя в нее свой последний резерв — мощную дружину норманнов, хотя в отдельных стычках часть варягов все же полегла.

Видя, как неохотно вступают в сечу киевляне и черниговцы, с каким суеверным страхом воспринимают каждую атаку кавказцев наспех набранные в ополчение и плохо обученные смерды, Ярослав так и не решился вывести дружину Эймунда из отведенного ей рубежа между двумя бродами. Зная, что норманны еще понадобятся ему для защиты Любеча, князь повел их вместе с полусотней бежавших под защиту норманнских щитов смертельно уставших от битвы колбягов и остатками личной охраны через брод, благодаря при этом Бога, что тмутараканцы не преследуют его.

В городе уже знали о поражении Ярослава, поэтому боярин-огнищанин[55]Кутыло, не ожидая прибытия князя, послал гонца в Киев, чтобы дать возможность горожанам приготовиться к битве. Да и сам тоже поднял горожан, чтобы обучить ведению боя на крепостных стенах.

— Ладьи все еще в затоне, у пристани? — поинтересовался Ярослав, оказавшись за спасительными воротами городской крепости.

— У пристани. Под охраной дружинников, — неспешно заверил его Кутыло, прощупывая пальцами безволосый, исполосованный шрамами подбородок. — Кроме одной ладьи, на которой, под охраной воинов, отправил в Киев княгиню Ингигерду с твоими чадами.

— Уже отправил?! Когда?

— Вчера утром.

— То есть еще до битвы?! — поразился князь его предусмотрительности. — Неужели так был уверен, что не сумею одолеть войско Мстиславово?

— Как ни крепки стены Любеча, а в стольном граде княгине все же будет надежнее, — попытался Кутыло уклониться от прямого ответа. — Там ведь и во дворе у добрых людей, и в подземельях монастырских спрятаться можно.

— Правильно сделал, что отправил, — мрачно одобрил его решение Ярослав. И не только потому, что в Киеве княгине будет безопаснее. Не очень-то ему хотелось сейчас, после такого позорного поражения, встречаться с женой. — Но почему еще вчера утром? Уверен был, что не выдержу натиска Мстислава и побегу?

Понимая, что на сей раз от ответа ему не уйти, боярин недовольно покряхтел и, отводя в сторону глаза, просветил его:

— Не я был в этом уверен, а княгиня. «Нужно уходить в Киев, — сказала, — пока Мстислав своими ладьями Днепр не перекрыл и на стены войско свое не повел». А когда я возразил, что к Любечу ты, князь, его не пустишь, в поле под Черниговом разобьешь, она грустно улыбнулась: «Не разобьет он Мстислава, сам за стенами Любеча спасения искать будет».

Боярин поднял глаза и только теперь встретился со взглядом князя. Тот был удивлен и униженно растерян — такого услышать он не ожидал.

Кутыло догадывался, сколь неприятно было великому князю узнать о таком поведении его «шведки», но ведь он сам потребовал откровенности.

Ярослав действительно был поражен, однако не поведением Ингигерды, которая, конечно, правильно поступила, что увела детей из этого городка, а ее высказыванием. Истинная норманнка, княгиня всегда очень воинственно относилась к его противостоянию с правителями других княжеств. Она никогда не принадлежала к тем женщинам, которые готовы были хоть в баньке под лавкой прятать своих мужей и сыновей, только бы уберечь их от войны. Эта шведка по характеру своему оставалась настолько воинственной, что в сознании князя сама порой представала в ипостаси жрицы войны. Вот только склонности к пророчествам Ярослав у нее до сих пор не замечал.

— Некоторые бояре велели не отпускать княгиню, — угрюмо произнес боярин. — Пусть, мол, в тереме своем сидит.

— Почему… не отпускать?

— Говорили: если позволишь княгине бежать из Любеча, вслед за ней побежит и князь, оставив город Мстиславу на растерзание. Когда она засобиралась в дорогу, в городе никто больше не верил, что победа будет за тобой, — окончательно добивал его боярин. И теперь уже даже ощущал от этого удовлетворение. — Но, как видишь, я настоял.

— Хорошо, что дочери теперь в безопасности, — пробормотал князь в знак признательности.

— Значит, уходить ты все-таки будешь? — Кутыло и трое дружинников из числа боярских сыновей угрюмо уставились на Ярослава. — Со всеми своими варягами — уходить?

— Сами Любеч удержите?

Огнищанин оглянулся на дружинников. Те все так же угрюмо покачали головами.

— Вот и я думаю, что не удержите, — сказал князь.

Кутыло вновь окинул взглядом дружинников, как бы заручаясь их окончательной поддержкой. И только сейчас Ярослав понял, что эти дюжие молодцы присутствуют здесь не зря. Точно так же, как не зря огнищанин пригласил его на свой, обнесенный высоким бревенчатым частоколом двор, больше похожий на маленькую крепость. Здесь Кутыло чувствовал себя увереннее. Здесь, как ему казалось, он мог диктовать свои условия. А еще он опасался гнева любечан, которые открыто высказывали недовольство творимой братьями-князьями усобицей.

— Неужели хочешь увести из Любеча всех своих варягов, князь? Без них мы и дня не продержимся. Лучших воинов любечских ты взял с собой на поле брани. Вернулось лишь несколько десятков, да и те изранены.

Несмотря на то что находился на своем дворе, Кутыло так и не сошел с коня, и, даже восседая в седле, все жался и жался к воротам, словно собирался в нужный момент выскочить за ворота. Огнищанин помнил о резне, устроенной князем в Новгороде, поэтому вполне резонно опасался, что и здесь не ведавший пощады правитель может повести себя так же.

— Удерживая Любеч, можем потерять Киев, — возразил князь и вдруг поймал себя на том, что пытается оправдываться перед боярином. — Что же, мне потом, вместо «великого князя киевского», зваться «великим князем Любеча»?! Да меня засмеют во всех столицах — от Норвегии до Византии!

— Но ведь Мстислав не вечно будет рыскать в этих краях, — пробубнил Кутыло, осаждая разгарцевавшегося коня. — Да, в поле ты битву проиграл, но ведь Любеч-то, гнездо свое княжеское, зачем Мстиславу отдавать собираешься?

— Сказал уже: чтобы спасти Киев, — еще более нерешительно молвил Ярослав.

— Воины говорят, что тмутараканцев на поле битвы тоже полегло немало. Так что если ты со своими воинами останешься в Любече, под его стенами Мстислав потеряет столько воинов, что идти к Киеву уже будет не с кем.