Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Оуэн Мэтьюз

Джон Ле Карре о Киме Филби

К Рождеству 1933 года Рихард Зорге вполне освоился в образе уважаемого члена немногочисленного немецкого сообщества в Токио. В начале декабря газета Tdglische Rundschau опубликовала его первое эссе о японской политике, которое, по словам Зорге, “получило высокую оценку в Германии”[2]. Что еще более важно, благодаря ему он завоевал уважение сотрудников посольства. По оценке Зорге, “наиболее осведомленным человеком в политической сфере” был торговый атташе Иозеф Кнолл. После знакомства со статьей Зорге “доверие Кнолла значительно возросло”[3].

К моменту прибытия нового посла Германии Герберта фон Дирксена в середине декабря Зорге уже упрочил свою репутацию Japan-kenner — эксперта по Японии[4]. Дирксен, прусский аристократ старой закалки, только что завершил пятилетнюю службу в посольстве Германии в Москве – одной из важнейших дипломатических миссий рейха. Его назначение в Японию, в посольство, значительно уступающее по значимости, было в некотором роде загадкой – даже для самого Дирксена. Одно предположение высказывал военный министр Германии генерал Вернер фон Бломберг: Гитлер намеревался “укрепить отношения с Японией”. В 1933 году и Германия, и Япония вышли из Лиги Наций. В обоих государствах происходил тяжелый переход к полномасштабному авторитаризму. У Дирксена – и у Зорге – напрашивался очевидный вывод.

Понимая “необходимость создания механизма сдерживания российской власти после ухудшения отношений между Германией и Советским Союзом”, Гитлер намеревался построить союз с Японией, чтобы Россия оказалась в кольце, писал Дирксен в своих мемуарах: “Я никогда не верил в возможность русско-японской войны, развязанной по инициативе Японии”[5]. Иными словами, японцев, когда придет время, должны были подтолкнуть к войне с СССР. И эта задача ложилась на плечи посла Германии в Токио. Приступая к своим обязанностям, Дирксен унаследовал штат, состоявший всего из одного советника, четырех секретарей, двух военных атташе и двух стенографистов. С Зорге у него с самого начала установились приветливые, уважительные отношения, которые, однако, так и не переросли в дружбу. В картине мира Дирксена журналисты уступали дипломатам по рангу. Тем не менее нескромное утверждение Зорге, что посол и его сотрудники вскоре стали “относиться к нему с почтением”, вероятно, недалеко от истины[6]. От роли Зорге в посольстве зависело одно из самых успешных внедрений во властные структуры врага за всю истории шпионажа. “То, что мне удалось подобраться к посольству Германии в Японии, завоевав доверие его сотрудников, стало основой моей разведдеятельности в этой стране, – признается потом Зорге. – Заниматься ею я мог, лишь опираясь на эту основу. В Москве чрезвычайно высоко оценили то, что я проник в центр посольства и использовал его в своей разведдеятельности, подобных прецедентов еще не бывало”[7].

Благодаря харизме и уму Зорге удалось быстро расположить к себе руководство посольства. Но немецкая колония Токио была еще и маленькой деревней. Появление любого нового немца становилось здесь событием. А приезд обольстителя Зорге стал просто сенсацией. “Женщины были им очарованы, а мужчины если и завидовали ему, то всячески старались это скрывать, – вспоминала Фрида Вайсс, жена немецкого дипломата. – На любом светском мероприятии он привлекал к себе толпу обожателей, мужчин и женщин. Он был центром и душой любой компании… он был светским львом”. Вайсс вспоминала, как на вечеринке Зорге вращал ее в пламенном танго[8]. Японская светская львица Араки Мицутаро, частая гостья посольства, вспоминала, что “его сначала красивое, а потом, после внимательного изучения, уродливое лицо всегда вызывало интерес”[9]. Французскому журналисту Полю Муссе, познакомившемуся с Зорге в начале 1934 года, запомнилось в нем “странное сочетание шарма и брутальности”[10]. На старого корреспондента агентства “Рейтер” в Японии, капитана Малькольма Кеннеди, Зорге произвел впечатление “спокойного, простого, скромного, интеллигентного” человека[11]. Как полагал сам Зорге, сотрудники посольства считали его “эксцентричным и высококлассным журналистом”, который, “держался в стороне от политических партий и фракций, не будучи приверженцем ни нацизма, ни коммунизма”. В качестве стороннего человека в посольстве гениальный Зорге не представлял опасности. “Думаю, сотрудникам посольства я по-человечески импонировал… потому что не был амбициозен. Я не стремился получить должность; не стремился к выгоде”[12]. По крайней мере, к выгоде в понимании дипломатов, чьим доверием и расположением Зорге так старательно пользовался, отстаивая интересы СССР.

Вскоре после того, как немецкое сообщество отпраздновало в своем скромном клубе канун Рождества, на должность военно-морского атташе прибыл капитан Пауль Веннекер. Зорге сразу распознал в нем родственную душу. Веннекер был “очень общителен, обаятелен и дружелюбен”, – вспоминала Араки Мицутаро[13]. Дирксен описывал нового специалиста по военно-морскому делу как “откровенного и прямого моряка, веселого и надежного товарища”[14]. Зорге и “Паульхен” Веннекер вскоре стали “добрыми приятелями”. В стремительно менявшейся иерархии эмигрантской жизни Зорге был уже человеком бывалым и мог взять молодого офицера под свое крыло. Веннекер “был человеком благородным с воинским характером, – писал Зорге. – Однако политика была вне его разумения, и потому я мог быть ему кое в чем полезным… Веннекер, подобно мне, был холостяком, и мы вместе путешествовали”[15]. Новые друзья ездили в древний онсэн, горячий источник, в Атами, в ста километрах к югу от Токио. И вместе кутили в Гиндзе.

Сегодня Гиндза – это запруженный людьми, подсвеченный неоновыми огнями лабиринт дорогих магазинов и ресторанов. За стеклянными небоскребами главных улиц скрывается путаница маленьких улочек со множеством баров, пивных и закусочных. Даже в 1934 году, как рассказывают, в этом районе было свыше двух тысяч баров. Гиндза была точкой пересечения японской культуры с Западом, местом их завораживающего слияния. Электрические трамваи соседствовали здесь на улицах с рикшами. Женщины в кимоно беседовали с дамами в современных платьях длиной чуть ниже колена. Звуки традиционной музыки сямисэн смешивались с джазом и с последним веянием моды в Токио – танго, которое играли в “Сильвер Слиппер” и “Флорида Данс-Холл”. Зорге любил танцевать танго с “танцовщицами напрокат” – дамами в элегантных платьях, за каждый танец с которыми нужно было платить. Он также был завсегдатаем местных борделей, пусть и бывал там скорее с целью развлечь новых знакомых и изучить местное общество, чем ради собственных плотских удовольствий. Его друг, писатель левого толка Фридрих Зибург, замечал, что в борделях Зорге был “одержим судьбой всех тех девушек, которых безжалостно отправляли в большие города… в этом milieu он пользовался невероятной популярностью”[16].

Здесь были даже немецкие бары и пивные, как раз входившие в моду среди японской буржуазии. Зорге и Веннекер были завсегдатаями бара “Фледермаус” и подвального ресторана “Ломейер”. Управляющим последнего был ветеран немецкой колонии Циндао, именно там находилась