Брошенное королевство - Феликс В. Крес

Он покачал головой и слегка улыбнулся.

— Знаю, Рида.

— Если не смогу прийти сама, то пришлю к тебе кота. Их, кажется, можно нанять. Пришлю какого-нибудь, чтобы передал известие командиру шлюпки с «Сейлы». Я видела там Бохеда, — вспомнила она.

— Потому что это он — настоящий капитан «Сейлы»… Ну, ну! — Он поднял палец, так как и ему кое-что вспомнилось.

— Да не буду я больше с ним спать, — бесстыдно заявила она. — Но ему можно доверять, а кроме того, он умный. Лучше всего, чтобы именно он ждал в порту.

— Он или я, кто-то из нас. Кроме команды тут у меня двадцать самых лучших солдат, помни об этом.

— Пока они мне не нужны, иначе Таменат сразу поймет, как обстоят дела. Но кто знает? Сперва я должна с ним поговорить. А капитан Бохед, говоришь, жив? Он ведь рыжий… Я тут слышала в таверне песенку, — ни с того ни с сего заявила она, — и запомнила, потому что ее все время пели, а я там просидела в углу целый день. Хочешь послушать?

У нее был приятный, хотя и совершенно необработанный голос:

Бродил по свету Рыжий Йон,

Плохи — хей! — у него дела.

За кражу курицы посадили его,

Хей! Рыжему беда!

— Корабельная, — с улыбкой заметил Раладан. — Но я ее не знаю, не слышал.

Вышел через год Рыжий Йон,

Уже — хей! — самое тяжкое позади.

В корчме напился, получил по башке,

Хей! Рыжему беда!

Грузил корабли Рыжий Йон,

Хей! — но странно получилось.

Заснул в трюме и в рейс поплыл,

Хей! Рыжему беда!

Обошел весь Шерер Рыжий Йон,

Хей! — ставить паруса научился,

Но хоть и сильный, но рыжий он был,

Хей! Рыжему беда!

Корабль увидел Рыжий Йон,

И что же — хей! — рассказывает!

Корабль сгоревший, говорит Йон,

Хей! Рыжему беда!

А на палубе Рыжий Йон

(Он — хей! — по делу говорит!)

Увидел будто бы госпожу смерть,

Хей! Рыжему беда!

Друзей лишился Рыжий Йон,

Никто — хей! — с ним не садится,

Команда с ним не хочет пить,

Хей! Рыжему беда!

Бросил море Рыжий Йон,

Хей! — жизнь свою налаживает,

Уже не помнит он госпожу корабля,

Хей! Рыжему беда!

Девицу встретил Рыжий Йон,

Хей! — ну и отодрал же он ее!

Потом узнал ее, то была смерть,

Хей! Рыжему беда!

Ибо корабль тот, сожженный остов,

То — хей! — проклятье то еще,

Кто раз его увидел — уже холодный труп,

Хей! Рыжему беда!

— Красиво? — спросила она, радуясь, как ребенок.

— Нет, — сказал он. — Я дважды видел корабль твоего отца, и мне этого достаточно, даже не хочу о нем слушать. Что за… тьфу! Не пой мне таких вещей на корабле. Мне не хочется верить, что какие-то моряки пели это, ставя паруса. Разве что все окончательно опустились. — Она действительно испортила ему настроение.

— А моих я этой песне научу.

— Твоих… конечно.

Он даже словом не заикнулся о «поддержке», которую навязала ему жена. «Гнилой труп» стоял на якоре у входа в бухту, спрятанный среди скал, за которые не завел бы его никто, кроме одного-единственного человека — Раладана, лучшего лоцмана, какого знали Просторы. И тот же Раладан тихо надеялся, что никто другой его из-за этих скал не выведет…

— Но на том сожженном корабле была девушка, заметил? Госпожа смерть… «Ну он ее и отодрал!» — захихикала она. — А Бохед тоже рыжий, и тоже…

— Заткнись, Рида.

— Ну ладно. Но они уже не поют о Бесстрашном Демоне, а только о его дочери, сам видишь.

— Вот уж действительно повод для радости… Не о его дочери, только о какой-то «госпоже корабля». Что насчет трибунала? — сменил он тему.

— Насчет чего?

— Насчет трибунала. Завтра ты сходишь на берег. С трибуналом хлопот больше не будет?

— Наверняка какие-то будут.

Она выпила еще немного вина и встала.

— Пойду к себе. Я страшно устала.

Она умела обходиться без сна точно так же, как без еды и воздуха. Но отсутствие всего этого мучило ее, вызывало недомогание и вгоняло в отвратительное настроение. Как правило, она спала и ела даже больше других.

— Тебя разбудить?

— Нет… Встану сама.

Этой ночью Раладан очень плохо спал. Сперва он заснул, но проснулся еще до рассвета, вертелся, крутился, наконец нашел одежду, надел сапоги и выбрался на палубу, к удивлению матроса из ночной вахты, который не привык к бессоннице командира. Опершись о борт на высоте клюза, он уставился в море. Из головы у него не выходила дурная песенка Ридареты.

Рубин Дочери Молний… По-дартански цветастое название описывало Темный Брошенный Предмет, который много веков назад завладел жизнью Делары, самой младшей из мифических трех сестер, рожденных Шернью. По легенде, появление Делары сопровождалось невероятной силы грозой. Отсюда и эта Дочь Молний…

Ленивая волна мягко покачивала изящный корпус каравеллы.

Раладан редко предавался воспоминаниям, но порой они его все же навещали. Он очень любил «Сейлу», отважный и быстрый корабль, но не думал о нем, ибо зачем ему было думать? Теперь, однако, на борту его находилась девушка, лицо которой проскользнуло на фоне всей истории парусника… Такое же лицо — хотя, собственно, не ее… «Сейлой» поочередно командовали дочери-близнецы Ридареты, девушки, от начала до конца являвшиеся творением Рубина, который заменил своей силой жизнь их матери. В то время как они покоились в ее лоне… Потом они повзрослели втрое быстрее, чем полагалось по законам природы. Они всегда были очень похожи на мать, а под влиянием силы мрачного Гееркото, доводившего до совершенства красоту всех трех, они стали от нее почти неотличимы. Словно близнецами родились все три.

Риолата, Лерена… Кто из них больше походил на Ридарету? Такую Ридарету, которая находилась сейчас на борту его корабля, а не ту забитую и запуганную девушку, с которой он познакомился полтора десятка лет назад.

Скорее Лерена. Пиратка, витающая в облаках авантюристка… Ибо интриганка Риолата скорее напоминала Алиду… Он улыбнулся. Алида знала только Лерену — и терпеть ее не могла. Полюбила бы она Риолату? Вряд ли.

Впрочем, это не имело значения. Обеих дочерей Ридареты уже не было в живых, она же сама взяла себе в качестве второго имя Риолату, ибо таково было настоящее имя Рубина Дочери Молний. Того Рубина, королевского, самого большого из всех.

Невысокий мужчина, время для которого остановилось в возрасте сорока лет и не шло дальше, человек столь же необычный, как и его приемная дочь, — ибо жизнь ему дала древняя и первобытная мощь океана — медленно прохаживался по палубе, вспоминая двух прекрасных девушек, у которых никогда не было собственной жизни, лишь ядовитая сила Брошенного Предмета. Он воспитывал их вместе с Ридаретой, в меру сил и возможностей. А теперь, похоже, он остался единственным на всем свете, кто жалел о них.