От любви до ненависти - Елена Белкина

— Хорошо, я ввяжусь. И ее ввяжу, — засмеялся Илья неловкому слову. — Но вдруг она всерьез? Я не хочу причинять ей боли.

— А ты кто, папаша ее? Хранитель целомудрия ее? Позволь ей самой решать, хочет она боли или нет. Поверь мне, старому козлу, если женщина не хочет боли, она ее не допустит! А если допустила, значит, хотела!

— Хм… — сказал Илья. — А ты ведь мудрый человек!

— Спасибо, — раскланялся Борис. — Ну, все, скучно мне тебе прописные истины объяснять. Меня там медсестренка ждет в ординаторской.

— Бабник! — засмеялся Илья.

Борис пожал плечами, сокрушенно и жизнелюбиво вздохнув.

Ольга на всех, кто останавливается у ее отдела, смотрит в первую очередь как на покупателей, поэтому прослеживает, куда направлен взгляд, чтобы понять, что хочет покупатель выбрать. Но эта женщина глядела прямо на нее. И тут только Ольга узнала ее: это Людмила, та женщина, что была у Ильи в больнице.

— Что вы хотели? — спросила Ольга, с удивлением отметив, что в голосе ее прозвучало высокомерие победительницы. (А она ведь не чувствует себя таковой, да и не хочет никакой победы!)

— Правильно, девочка, так и нужно! — заметила и одобрила Людмила.

— Я вам не девочка.

— Ну, извините. Итак, без предисловий. Вы, вероятно, подумали, что я — близкий человек Ильи Сергеевича.

— Я ничего…

— Дослушайте, пожалуйста. Да, я была довольно долго близким человеком. Но все кончилось. Не вчера и даже не позавчера. Но он добрый, он боится обидеть. Я, честно говоря, этим пользовалась. Хотя могла бы пользоваться и дальше. Но вовремя остановилась. У нас тупик, понимаете? И вы поможете ему выйти из тупика и мне поможете. Поэтому не берите ничего в голову, он свободный человек. Понимаете?

— Я не собираюсь помогать ему и тем более вам, — сказала Ольга. — Я не связываю с Ильей Сергеевичем никаких планов!

— Да? Ну, пусть вам так кажется.

— Мне не кажется, я уверена!

— Хорошо, пусть так. Но — в порядке допущения. Если, несмотря на ваше нежелание, у вас что-то получится… Если, повторяю в порядке допущения, вы сблизитесь с ним… То я вас прошу иметь в виду одну вещь. Он, с одной стороны, независимый, гордый человек. Ему кажется, что он поступает так, как хочет он. Но это всегда оборачивается его полной подчиненностью другому человеку. Понимаете? Если вы захотите за него замуж…

— Я замужем, между прочим!

— Я тоже, ну и что?

Ольга промолчала.

— Так вот, если вы захотите, чтобы он на вас женился, он женится. Захотите уехать с ним в Москву — он добьется этого. Захотите на Запад — он и этого добьется. Он сделает все, что вы захотите. Но имейте в виду, не пройдет и двух лет, как он начнет тосковать. У него была любовь и, насколько я понимаю, больше не будет. Он — из таких. Я могла бы женить его на себе, я все могла бы и еще могу. Но не хочу.

— И мне советуете?..

— Я вам ничего не советую. Просто мне дорог этот человек. У нас больше ничего не будет, я это знаю абсолютно точно. Но он останется дорогим для меня человеком. Я буду беспокоиться за него. И пришла, всего лишь чтобы немного о нем рассказать. А уж как поступать, это ваше дело.

— Я тоже так считаю.

— Вот и славно.

И они расстались, преисполненные горечи, неприязни по отношению и странной для обеих симпатии, тяги друг к другу, причина которой для Людмилы была понятна, а для Ольги осталась темным пятном в душе.

Прошел день, другой. Третий. Четвертый. В пятницу Илья появился в универмаге. Как всегда, перед обеденным перерывом.

— Как видите, я жив.

— Я рада, — улыбнулась Ольга. Вежливо, не более. (Отметив при этом, что он опять называет ее на «вы».)

— Мне все можно есть и все можно пить. И даже кофе. И даже не только растворимый, но и настоящий, крепкий, из зерен. Только где его найти?

— В самом деле — где?

— Вы не подскажете?

Она взглянула на него, на его бесхитростную и радостную улыбку выздоровевшего человека.

С какой стати, подумала она, я решила, что он в меня влюблен? Он ведь ни словом не обмолвился! Да, поцеловал, но, как человек чуткий, интеллигентный, понял, что я не иду ему навстречу, и тут же отступил. Однако отношения сохранить, дружеские, приятельские, хочет. Почему бы и нет? Почему какие-то фантомы бродят в моей голове? И чего я боюсь? Даже если представить, что он опять начнет, грубо говоря, приставать, она всегда может это прекратить. В любой момент. Ведь себя она не боится? Нет. Она тоже хочет приятельских, дружеских отношений с этим человеком. Зачем же играть в какие-то игры и усложнять простое?

— Ладно уж, — сказала Ольга. — Раз уж вы так тоскуете по настоящему кофе…

— Очень тоскую.

…Они пили кофе, и он очень остроумно, в лицах и голосах, рассказывал о больничных нравах, о людях и эпизодах.

— Напишете статью об этом?

— Нет. Знаете, вообще хочу взять отпуск. Я боюсь собственного равнодушия, у меня депрессия, но однонаправленная, на журналистику. Я устал смотреть на все окружающее как на возможный материал для статьи, фельетона, заметки, обзора… Наверное, меня напугали эти гадкие люди.

— Вас можно напугать?

— Очень даже просто. Нет, серьезно. Я вдруг подумал, что рискую жизнью из-за пустяков. А жизнь мне нужна. Я ведь никогда ничем серьезным не болел. И больница навеяла всякие философские мысли. О жизни и смерти и прочую чепуху.

И он стал излагать вслух свои мысли. Она поддержала разговор, потому что тоже, конечно, думала на эту тему.

Ольга радовалась, что разговор у них именно дружеский, приятельский. Она думала, что, в идеале, только таких отношений и хочет с этим человеком, уважая его и чувствуя равное уважение к себе.

И даже когда разговор коснулся вещей конкретных, связанных с их семейной жизнью (у обоих разрушенной), он продолжал протекать в русле как бы теоретическом. Ольге хватало ума понять, что здесь нет какого-либо предательства и разглашения неприкосновенных семейных тайн, она знала, что существует странный, но почти непреодолимый закон человеческого общения: так женщина попутчику, с которым знакома двадцать минут, вдруг рассказывает о своем муже, с которым прожила двадцать лет, самые интимные и зачастую неприглядные подробности.

Правда, Ольга этих подробностей не касалась, говорила обтекаемо, да и он тоже, и она не могла не оценить его деликатности по отношению к бывшей жене, хотя никаких чувств к ней у Ильи, судя по всему, не осталось.

— А все-таки иногда тянет к ней? — вдруг спросила Ольга.

— Да. Памятью.

— Это вы хорошо сказали. Именно памятью. Я вот думала о своем бывшем муже и только одни недостатки в нем находила и удивлялась, как раньше их не разглядела. Потом поняла, что видела и раньше, но, наверное, надеялась, что они исчезнут. Или как-то все сгладится… А потом вспомнишь вдруг какой-нибудь дождь, когда шли под одним зонтом, какой-нибудь пустяк, понимаете? — и вдруг захочется к нему, но не к теперешнему, а туда, в прошлое, под тот зонт.