Изверг - Берге Хелльстрем

Фредрик врубил движок и уехал оттуда, направился к «Рощице», что на несколько километров ближе к городу. Включил радио, без малого половина первого, новости на первом канале. Сначала авиакатастрофа под Москвой, сто шестнадцать погибших, вероятно техническая неполадка, русский самолет в запущенном состоянии. Потом Мари. Розыск ее убийцы продолжается. Прокурор, назначенный руководителем предварительного расследования, давал интервью, но сказать почти ничего не мог. Затем полицейский, тот пожилой, с кладбища, по фамилии Гренс, громко послал репортера подальше. В заключение говорил судебный психиатр, несколько раз обследовавший Лунда, предупредил, что поведение преступника характеризуется навязчивым повторением, внутренним принуждением, которое можно унять, только совершая насильственные действия.

Фредрик остановился, прочесал окрестности детского сада «Рощица». Потом поехал дальше, через город, к «Скверику» и «Ручейку».

Охрана, патрульные машины.

Бернта Лунда там нет, он там не появлялся.

Фредрик выехал из Стренгнеса по трассе 55, в направлении Энчёпинга. Прибавил скорость, осталось еще четыре адреса.

Посмотрел на джутовый мешок.

Сомнений он не испытывал.

Что справедливо, то справедливо.

На прогулочном дворе без деревьев стало вдруг терпимо. Дождь поливал Аспсосское учреждение, и несколько часов кряду десятки заключенных в синих тюремных шортах и с голым торсом бегали взад-вперед по гравию и весело вопили, можно хотя бы не щуриться, не кашлять от пыльного воздуха, не обливаться потом при каждом движении.

Прерванный в четверг футбольный матч продолжился, второй тайм и двойная ставка, десять кусков. Полное время, и по-прежнему ничья. Они лежали как тогда, каждая команда за своей клеткой ворот, только теперь под дождем, лицом к небу, к прохладе.

Малосрочник лежал между Хильдингом и Сконе, потом поменял позицию, и те, что рядом, последовали за ним, перебрались чуток подальше.

— Все-таки ты полный идиот, Сконе! Как можно, мать твою, удваивать ставку, когда бабок нету, с самого начала ни гроша?

Сконе заерзал, посмотрел на Хильдинга, но поддержки не получил.

— Да ладно, блин, ничья же. Чего ты взъелся? Не продули ведь пока что.

— Пока что, нарик хренов. У нас же ни шиша нету. Кому-нибудь вообще мяч-то достался в этом тайме? — Он приподнял голову, огляделся по сторонам. — Чё, не так? Тут хоть кто-нибудь что-то делал, кроме как бегал да догонял? Овертайм, едрена мать! Сечешь? Мы так и будем гоняться, а они так и будут передавать друг другу мяч. Мудак ты вонючий, козел!

Хильдинг глазел вверх, на капли, с трудом заставляя себя лежать спокойно, не тянуться пальцем к язве на носу. Он нервничал и мыслями был далеко от этого вонючего футбольного матча с несколькими тысячами на кону. То и дело косился на Сконе, пытался привлечь его внимание. Пока что знали только они двое, и они же достаточно хорошо знали Малосрочника, чтобы понимать: он вправду замочит того мерзавца.

Сконе взял свои бесконвойные шесть часов утром. С семи до часу. Побывка в городе без вертухаев. Он починил тачку брата и на ней погнал в Тебю, к даме сердца, они позавтракали на кухне ее двухкомнатной квартиры, потом чуть ли не застенчиво раздели друг друга, а после он молча лежал, прижавшись к ее обнаженному телу, она гладила его по щеке и говорила, что ждала, мечтала, тосковала, понимая, что найдет силы ждать еще четыре года. Он задержался у нее на полчаса и в город ехал быстрее, чем следовало, на въезде были пробки, и он потерял терпение, оставил машину у сосисочного киоска возле Рослагстулля и дальше пошел пешком, прыгнул в автобус на Уденгатан и вышел на Флемминггатан, заскочил в здание суда, чиновник еле поворачивался, но в конце концов нашел этот чертов приговор, и он выбежал оттуда, снова к машине, назад в Аспсос. У него оставалось семнадцать минут в запасе, когда он позвонил у ворот тюрьмы.

В приговоре было именно то, чего он опасался. В отделение он вернулся прямо перед матчем, договорился с Малосрочником после финального свистка обсудить все, что теперь знал, о чем догадывался: Хокан Аксельссон получил срок за хранение детской порнографии. Аксельссон — один из странной семерки педофилов, которые в определенное время показывали друг другу в Интернете собственную документацию грубого насилия. Бернт Лунд тоже из этой семерки, двух других осудили раньше, и они уже сидели в отстойнике Аспсоса. Во время матча, когда на секунду очутился рядом с Хильдингом, Сконе рассказал ему, что узнал и что теперь будет. Хильдинг с остервенением зачесал нос, он все понял; если Малосрочник узнает обо всем до того, как Аксельссон исчезнет, дело кончится расправой, а никому из них этого не хотелось, расправа всегда усугубляла меры безопасности и давала право на бесконечные личные досмотры, повсюду будут шастать вертухаи и переворачивать камеры вверх дном, пока не смекнут, что ни хрена не узнают.

Хильдинг встал, отряхнул гравий, который от дождя прилип к телу. Малосрочник раздраженно буркнул:

— Куда, блин, собрался? Игра ведь идет.

— В сортир надо. До начала еще несколько минут. Не могу ж я, блин, обосраться тут, на улице.

Он зашагал к серому корпусу, к двери на торце. Открыл дверь в отделение, побежал к камере Аксельссона. Пусто. В сортир, в душ, на кухню. Пусто. Хильдинг поскреб нос, содрал болячку, пошла кровь, потом побежал в тренажерный зал. Выждал несколько секунд у входа, огляделся по сторонам, зашел.

Вот он где. Лежит на спине на скамье, обхватив ладонями штангу над грудью, то опускает ее вниз, то выжимает вверх. Грудные мышцы тренирует. Восемьдесят килограммов. Хильдинг ждал. Аксельссон, тяжело дыша, снова опустил металлическую штангу. Несколько быстрых шагов, Хильдинг оказался рядом, прежде чем он до конца выжал вес, перехватил гриф, навалился всем телом на штангу и на Аксельссона, придавил гриф к его горлу.

— Слышь, я делаю это не потому, что ты мне нравишься.

Аксельссон лягался, побагровел лицом, начал хватать ртом воздух.

— Какого хрена?

Хильдинг прицыкнул на него, прижал штангу еще сильнее.

— Заткнись, извращенец гребаный!

Аксельссон уже не лягался, прекратил сопротивление. Хильдинг немного ослабил нажим.

— Я только что говорил со Сконе. Он сегодня раздобыл твой приговор. Извращенец гребаный, ты трахал маленьких детей!

Хокан Аксельссон испугался. Говорить он не мог, но глаза — он понял, в чем дело.

— Но тебе чертовски повезло, извращенец. Пойми, убийства в отделении мне на фиг не нужны. Слишком много неприятностей. Поэтому дам тебе маленький шанс. Считая с этого момента подожду десять минут, а потом расскажу все Малосрочнику. Если он узнает, а ты еще будешь здесь, радуйся, если уедешь отсюда на «скорой».

Красная физиономия Аксельссона побелела, он задрожал, опять начал лягаться, пытаясь освободиться, натужно выдавил: