Две сорванные башни - Дмитрий Пучков

Дверь снова приняла на себя удар вражеского тарана, но по всему было видно, что уже с куда меньшим воодушевлением – любой из следующих ударов мог стать фатальным.

Агроном приблизил свое лицо к жирной харе «тыловой крысы» и, чеканя слова, проговорил:

– Есть мнение, надо срочно отсюда валить, пока не огребли.

Нервно потряхивавший своей бороденкой атаман захихикал противным голосочком:

– Ну, ты размечтался! Поздно пить боржоми, когда почки пролетели.

Как всегда плохо соображавший в ярости Агроном даже опешил на секунду. Новый гулкий удар, едва-едва не сорвавший двери с петель, вернул его мозг к реальности:

– Че-то я не понял. Это что, поговорка такая? Атаман продолжил общаться все в том же истеричном тоне:

– Я типа сам придумал!

Окончательно рассвирепев, Агроном, презрев пресловутую субординацию, двинулся на рохляндского управителя, поигрывая желваками на скулах:

– Ну, батя, ты остряк! Скучать не даешь.

– Фыма Шыфрьш просто! – поддакнул из своего угла Гиви.

Впрочем, собачиться сейчас было ни к чему, да и некогда – красноречивее всего об этом вещала пронзительно скрипевшая под ударами дверь, отделявшая их от толпы голодных урок.

Агроном посмотрел в маленькое окошко почти под самым потолком – снаружи уже занимался рассвет. Он покачал головой и высказал свои соображения:

– Нам бы только ночь простоять. Урка на солнцепеке удар не держит.

Атаман Борис уцепился за эту мысль, словно за спасительную соломинку:

– Да. Да. Точно! – Он забегал из угла в угол, нервно кусая губы. – Предлагаю устроить психическую атаку! Как матросы на зебрах!

Гиви, порядком уморившийся от этой болтовни, не раздумывал ни секунды:

– Сагласный!

Внезапно осмелевший атаман подскочил к Агроному и, положив руку на плечо бомжа, принялся допытываться:

– Ты меня уважаешь? Я вот тебя уважаю!

Бомж, моментом смекнувший что к чему, не стал распространяться на эту тему – хотя ему самому было жутко интересно, в какой же момент времени старый ханурик успел-таки дерябнуть коньячку??? По-любому выходило: жить Борису оставалось совсем недолго – Пендальф всегда делал все качественно, касалось ли это стерилизации соседского кота или подшивания всего рода Бурбонов от употребления фамильного пойла…

Однако атаману сейчас было по колено не только море:

– Эх, держите меня семеро. Живым я им не дамся!!!

Подойдя к гному, он потрепал того по бороде и, указав на топор, скомандовал:

– Давай, юнга, дуй в свою дудку!

Полушепотом он отдал толпившимся у двери бойцам небольшое указание и умчался в конец зала» где его уже поджидали «лучшие из лучших» в его свите – вернее, последние из последних, оставшихся в живых.

Уже через пару секунд новая атака урок закончилась их полной победой, плавно перетекшей в небольшое поражение, – гвардейцы, подпиравшие собой дверь, отступили в глубь зала, поэтому урки, со всей дури влетевшие со своим тараном во внезапно легко распахнувшиеся двери, наполовину подавились сами, а наполовину были перерезаны как котята поджидавшими их рохляндцами.

Второй же эшелон урочьего войска встретил на своем пути еще более грозную преграду – из дальнего конца зала появились невесть откуда нарисовавшиеся в королевских покоях (как было обозначено в планшете командира урок) всадники на всамделишних лошадях. С диким ревом пронесясь мимо опешившей не менее урок челяди, они налетели на ожидавших легкой добычи урок:

– Паберегись!

А дальше последовал еще один нестандартный ход со стороны «высшего партийного руководства» Рохляндии: прорвавшись сквозь толпу ополоумевших упырей, они не стали устраивать бойню, а преспокойно выскочили наружу и под ничего не понимающие взгляды брошенных на произвол судьбы простолюдинов пустились наутек.

Судя по всему, атаман Борис со товарищи действовали по «методу Кутузова»: главное – спасти армию, а крепость – «да нехай горит синим пламенем. Огоньку подбросить?»

Вырвавшись из плотного кольца урочьей армии, удавкой захватившей крепость, сборная Рохляндии, усиленная центрфорвардом Агрономом и двумя крайними подонк… простите, хавами – Гиви и Лагавасом, – вырвалась на оперативный простор – тикай, не хочу. Собственно, этим они и занимались, попутно отбиваясь от бросившихся в погоню врагов.

Внезапно на вершине склона, вплотную подступавшего к дороге, сбегавшей из города прямо от захваченного урками моста, Агроном углядел фигуру в белом мундире, наблюдавшую за происходящим, восседая на белом же коне. Едва поверив своим глазам, бомж протер зенки рукавом рубахи и воскликнул:

– Сервелат!

Зоркий глаз не обманул Агронома – Пендальф (а это был именно он) выкрикнул с легкой издевкой:

– Я смотрю, веселье в самом разгаре?

Даже урки застыли на месте от такой наглости. Впрочем, как оказалось, старикан вполне мог позволить себе и куда более едкие высказывания! За его спиной появилась знаменитая своей невероятной жестокостью сборная Рохляндии по поло в полном составе.

Пендальф тепло улыбнулся всем собравшимся и повернулся к русоволосому всаднику, подозрительно напоминавшему атамана Бориса без учета двадцати лет беспробудного пьянства. Старик указал на бушующую внизу тусовку и резюмировал:

– Я вижу, опять футбольные фанаты беспредельничают. Приготовить спецсредства!!!!

Русоволосый капитан приподнялся в седле и скомандовал:

– Клюшки наголо! С места, с песней! Аллюр три креста!

Ринувшаяся по склону толпа рохляндских спортивных конников внушала если не ужас, то уж как минимум благоговение кому угодно, но только не уркам. Им любая милиция – конная или пешая – была абсолютно по барабану. Как принято говорить: «При задержании оказали сопротивление».

У Пендальфа на этот случай была припасена своя домашняя заготовка, которую он не так давно опробовал на своих же друзьях. На этот раз на лошадях всех рохляндских половцев болтались мощные галогенки, и, за одно мгновение до того, как конники схлестнулись с урками, последние были напрочь лишены ориентации в пространстве – мощная вспышка света лишила их зрения на несколько секунд. Последовавшая расправа была делом техники – тем более что сборная Рохляндии по поло не так давно уже встречалась с урками в товарищеском матче…

* * *

«Не дай вам Бог встретиться с разозлившимся человекодеревом», – Чук знал, что когда-нибудь именно с этих слов начнет он свои мемуары. Пока же, наблюдая за устроенной обиженными деревяшками вендеттой, он только больше и больше укреплялся в этой своей мысли…

Неторопливые и даже где-то медлительные до сих пор деревья из отряда «прямоходящих» в клочья разносили приусадебный участок возле конспиративной дачи спецслужб. С полпинка наделав в высоченном бетонном заборе внушительных дыр, дуболюди принялись бродить среди цехов и бараков, отлавливая немногочисленных урок и круша все на своем пути. В ход шли куски забора, металлические конструкции, с корнем вырываемые из земли, да и вообще все, что попадалось под горячую руку. Некоторые из елок-палок совершенно не заморачивались на поиски орудия пролетариата, а мочили врагов «голыми ветвями». Так, например, одна особо злобная березка насмерть отметелила добрую сотню урок, не переставая истерить: