Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

— Это явно не илбэч, — сказал он, — и каторжника из него тоже не выйдет — сбежит. Между прочим, тебя искать. За такими долги не пропадают, я это знаю, сам такой. Так что, отведи-ка ты его в шавар, а я доложу, что пленников всего восемь.

Шооран взял копье, повел им вверх, приказывая парню подняться. Тот молча встал и, не глядя по сторонам, пошел вперед с таким видом, словно не его, а он ведет противника к шавару. Шооран шел сзади. Его не покидало ощущение, что он уже видел и эту небрежную походку, и этот взгляд. Не тогда вечером, а еще раньше, давным-давно. Хотя этого, конечно, не могло быть, раз увидевший клеймо на лице парня, не забыл бы его никогда. В башмак цэрэга вправляется дюжина игл, а здесь в кожу впечаталось гораздо больше, словно изгой улегся в постель, положив под щеку вместо подушки живую тукку.

— Постой, — сказал Шооран.

Парень остановился.

— Ээтгон, это твое имя или прозвище?

Ответа не было. Парень смотрел поверх головы Шоорана, лицо оставалось спокойно, лишь жилка над щекой продолжала пульсировать в бешеном темпе.

— Ты… — Шооран запнулся, не осмелившись произнести имя, — ты родом со Свободного оройхона?

Взгляд наконец опустился на лицо Шоорана, Ээтгон, помедлив пару секунд, ответил:

— Не помню. У меня нет родины.

Шооран вытащил нож, начал резать скользко скрипящие веревки. Ээтгон молча ждал.

— Вдоль поребрика стоят караулы, — сказал Шооран. — Постарайся не попасться им на глаза.

Изгой стряхнул с рук обрывки пут и, так ничего и не сказав, не попрощавшись и не поблагодарив, пошел прочь.

— Постой! — крикнул Шооран. — Скажи, Чаарлах жив?

— Он ушел давно, — ответил Ээтгон, не оборачиваясь, — и я не знаю — куда.

— Спасибо, — сказал Шооран.

После удачного завершения операции цэрэги, участвовавшие в боевых действиях, были отпущены по домам. Получил отпуск и Шооран. Дюженник Коннар особо отметил его храбрость, и теперь Шооран был на месяц свободен от патрульной службы. Узнав об этом, Шооран немедленно поспешил к палатке Яавдай. Вся семья была на поле, но новость о возвращении цэрэгов разнеслась повсюду, и мать мгновенно отправила Яавдай домой. Они встретились у входа в палатку, остановились в двух шагах друг от друга. Шооран почувствовал, как испаряется вся его храбрость и решительность.

— Здравствуй, — выдавил Шооран.

— Здравствуйте, — эхом откликнулась Яавдай.

— Я вернулся, — сказал Шооран.

— …

— Я думал о тебе все эти дни… — слова падали словно мимо, не касаясь ушей собеседницы, лишь легкие кивки показывали, что его все-таки слышат.

Шооран первый вошел в палатку, словно хозяин, приглашающий гостя. Напряжение становилось невыносимым, и тогда Шооран произнес те слова, что не мог выжать из себя:

— Яавдай, я не могу жить без тебя. Я хочу, чтобы ты пришла ко мне и была моей женой. Ты согласна?

Долгие секунды в палатке висела тишина, потом тихо упало:

— Да…

Слова, так мучившие его, были больше не нужны. Шооран медленно поднял руки и надел на тонкую девичью шею ожерелье из драгоценного голубого жемчуга.

Свадьбу сыграли по всем правилам — пригласив священника и баргэда. Поднявшись на суурь-тэсэг под строгим взглядом Тэнгэра обменялись дарами. Шооран отдал гарпун: «Я буду твоей костью и защитой». В ответ получил плод туйвана: «Я буду твоей радостью и усладой». Потом отправились к далайну. До мягмара был еще чуть не целый год, и потому важные лица и большинство гостей остановились на кромке сухого оройхона, ожидая возвращения молодых. К самому далайну пошел лишь беспечный Киирмон и две сестры невесты, желавшие во что бы то ни стало досмотреть все до конца.

— Господин мой, Ёроол-Гуй! — произнес Шооран, отпуская сладкий плод, — вот моя жена. Больше у меня нет ничего. Возьми ее и забудь о нас!

— О Многорукий! — прошептали губы Яавдай. — Вот мой муж. Возьми его…

Вечером гости выпили пять бурдюков вина и съели гору мяса. Захмелевший Турчин рассказывал, как он едва не схватил илбэча, а Киирмон, натянув на суваг новые струны, пел песни о любви.

Медовый месяц прервался неожиданно и по вине все того же илбэча. Оройхон возник на востоке, где со времен безумного старика было спокойно. Получилось это как-то само собой. Днем у Яавдай было много дел, ведь жена цэрэга — не знатная дама, но и не простолюдинка. Она обязана носить нарядный талх и уметь готовить сладкую кашу, а ее руки должны быть белыми даже после возни с забродившим туйваном. Все это требует немалого искусства и изворотливости, и уж конечно ничему подобному не учат в семьях земледельцев, поэтому Яавдай приходилось брать уроки у обедневших старух — вдов цэрэгов. Оставаясь один, Шооран отправлялся гулять. Теперь он мог ходить по всем сухим землям кроме царского оройхона и однажды, потратив три часа, без малейших усилий добрался к восточному побережью. Несколько дней назад этот берег был разорен Ёроол-Гуем, и сейчас там не было ни души. Шооран поставил оройхон и засветло вернулся к молодой жене, не возбудив ничьего подозрения. Но уже на следующий день ему пришлось выйти на службу, потому что часть цэрэгов отправилась на восток, прочесывать мокрые земли.

Жизнь вошла в гладкое русло и покатилась вперед плавно, быстро и незаметно. Шооран исправно нес службу и числился на хорошем счету. Разбитые изгои почти не тревожили оройхоны, справляться с ними было нетрудно. Отбыв положенное Шооран спешил домой, где его ждала Яавдай. Хотя она и превзошла все науки знатных жен, но ничуть не изменилась. Она никогда не начинала разговора сама, ответы ее были односложны, лицо оставалось неподвижным. Лишь руки теперь были заняты: непрерывно вывязывали кружево из тонкой соломенной нити. Шооран садился рядом, глядел на тающее в полутьме лицо, рассказывал о себе, о своих странствиях. Рассказывал правду, только правду, почти всю правду. Из-за этого «почти» в рассказах Шоорана появлялись провалы и несоответствия, превращавшие исповедь в подобие сказок Кииртала. Яавдай не замечала несоответствий, а порой словно и вообще ничего не слышала. Лишь однажды, когда Шооран рассказывал о матери, она вдруг сняла ожерелье, долго рассматривала его, перебирая жемчужины, и на лице родилось выражение удивления.

Ко всем странностям Шооран быстро привык и скучал без Яавдай, если по службе приходилось отправляться куда-то на несколько дней.

Минул мягмар. Со дня свадьбы прошел почти год. За год Шооран выстроил два острова. Первый — во время медового месяца, второй — много позже, но точно так же, если не считать, что в этом случае появился сухой участок. Два оройхона за год — очень мало. Такая работа ничуть не напоминала давние планы застроить весь далайн, но теперь Шооран и не стремился к этому. Хотелось просто жить, любить Яавдай и не мучиться ради земель, не приносящих ничего, кроме лишней крови. К тому же, на его счету уже девять оройхонов. Не так много было илбэчей, сделавших столько. Не всем же быть ванами.