Мороженое для горячей штучки - Татьяна Луганцева

– А что такого? Он бы его утопил! – всхлипнула Серафима. – Подумаешь, воткнула, что было под рукой.

– Воспользовалась подручными средствами, так сказать, – хохотнул Герман, – и я могу подтвердить, что очень вовремя! Я уже и воды, то есть шампанского с кровью нахлебался и терял сознание.

– Вот и я о том же! Тебя привезли в больницу с ранением и в состоянии алкогольного опьянения! Ты же пел песни, рассказывал гусарские анекдоты и просил налить всем шампанского! – посмотрел на друга Владимир Всеволодович.

– Я? – удивился Герман. – Нет, я помню, что было весело. А вокруг были такие недовольные лица, и они меня весьма напрягали.

– Ты был в операционной! Там, как правило, не веселятся! – поправил его Владимир и посмотрел на свою соседку Серафиму. – А ты, конечно, тот еще библиотекарь! Вилку вонзила так, что теперь у него рука парализована, медики просто недоумевают…

– Мне поплакать? – строго спросила Сима. – Меня избивали при их попустительстве и чуть не изнасиловали! И при мне едва не убили человека, которого я попросила о помощи! Мне было не до сантиментов, честное слово! – оправдалась Серафима.

– Надеюсь, что этого подонка посадят? – спросил Герман.

– А вот тут сразу скажу, что вряд ли, – покачал головой Владимир Всеволодович. – Да не смотри на меня так! Побои Симы зафиксированы, твои показания тоже. Хотя ты и сам много чего нарушил, ворвавшись в этот ресторан. А то, что он там развесил по стенкам – его личное дело, собственный ресторан. Кстати, много свидетелей, что ты с ним пришла по доброй воле…

– Так я же не знала, что меня ждет! Он обещал рассказать о судьбе библиотеки, а это меня волнует! Я и не думала ни о каких отношениях с ним.

– А вот знала – не знала не доказать. Да и крут этот мерзавец, действительно крут. Ему предъявят, конечно, обвинение, но…

– Понятно! – хмыкнул Герман. – Но я сам могу ему разъяснить, что почем! Ему мало не покажется!

– Ты в тюрьму, что ли, хочешь? Потому что тебя-то точно посадят! – сказал ему Владимир Всеволодович.

– Лучше не связываться! – согласилась, поежившись, Серафима, хоть ей и обработали ссадины на спине, они нещадно болели, особенно при движении. – Вот только как мне общаться с этим типом? Он сейчас хозяин у меня на работе. А я видеть его не могу, больше скажу, он мне противен, и я боюсь…

– Не бойся, я помогу тебе на работе. Он тебя не тронет! – пообещал ей Герман. – Я тебя не оставлю.

Серафима с благодарностью посмотрела на него.

– Вообще огромное спасибо за помощь. Не ожидала, что так вот откликнешься сразу.

– Чего тогда звонила? – заулыбался Герман, и Симе он уже не казался таким суровым и лохматым. Хотя нет… лохматость сохранялась, а вот суровости совсем нет.

– Не знаю, как-то сразу про тебя подумала. Вернее, только о тебе и подумала… а больше и нет никого на примете.

– Мне приятно, что я вызываю у женщин такие эмоции, – улыбнулся он.

– Я прямо любуюсь на вас, как голубки воркуете. Я не мешаю? – спросил Владимир Всеволодович.

Серафима смутилась, а Герман очень серьезно обратился к ней:

– Ты бы уняла свою тягу к миллионерам. Видишь, как-то не складывается у тебя с ними. Один помер, второй оказался не лучшим мужчиной в твоей жизни, – пояснил Герман.

– Да я и не гналась за миллионерами. С Алексеем так получилось, даже не знаю как, я пыталась и себе все это объяснить…

– Сильно хорош был, – понял Герман, и в его глазах промелькнули смешинки. – Я понял, что не устоять было. Даже мои старания узнать его помыслы истинные прошли даром! Спонтанная любовь! Нет, не любовь, а скорее страсть!

– Не язви. Я не верю в любовь, не тот уже возраст. Любовь… – задумалась она.

– Не верите в любовь? – почему-то удивился Владимир Всеволодович. – Это же такое светлое и богатое чувство. О нем пишут писатели, сочиняют поэмы поэты, что-то я как-то не так выражаюсь… «масло масляное».

– Любовь – это болезнь, – строго ответила Серафима. – И это уже доказано. Даже диагноз такой есть по определению ВОЗ, Всемирной организации здравоохранения.

– Да ладно? – удивлению Владимира Всеволодовича не было предела. – Откуда ты знаешь?

– Читать надо, много читать… я и научную литературу читаю, не только художественную, – пояснила она.

– И как же звучит этот диагноз? – поинтересовался Герман.

– «Расстройство привычек и влечений», – ответила Сима. – И относится все это к группе нервных и психических болезней, между прочим!

– И ты заболеть не хочешь? – спросил Герман, тоже с интересом слушающий ее.

– Болеть всегда плохо, – ответила Серафима. – Нет, не болела, не болею и не хочу болеть. И к Гере я приехала только поговорить. И я вообще не обязана перед тобой отчитываться. У меня в жизни ничего не было, и вот получилось так, страсть накрыла с головой. Я…

– Не оправдывайся и не вини себя ни в чем. Забудь. Это я… – опустил голову Герман.

– Как врач говоришь? Как психотерапевт? – усмехнулась она.

– И как мужчина тоже. Все бывает…

– Да уж, как у нас, у мужчин, бывает, так это вообще! – согласился Владимир Всеволодович. – Бывает, так захлестнет, а переспишь, и…

– Давай без интимных подробностей! – попросил его Герман, покосившись на Симу.

– А мне интересно, – подбодрила она полковника.

– Не надо тебе знать про мужские чудачества, – не сдавался Герман.

– Это называется чудачества? Не знала. Вы все изменяете, и это грустно!

– Не все, – заверил ее Герман.

– Это тоже как врач говоришь? Ты имеешь в виду импотенцию? – спросила она.

– Нет, это точно, не все изменяют, – засмеялся Герман и тут же закашлялся.

– Ой! – испугалась Серафима. – Ты поаккуратнее, смеяться тебе нельзя!

– Ничего фактически не болит уже, – отмахнулся Герман, – я не собираюсь здесь разлеживаться. Терпеть не могу больницы.

– А я вот чувствую себя очень неуютно, – сказал полковник полиции.

– Чего так? – спросил Герман.

– Да между вами явно что-то происходит, я чувствую себя третьим лишним, – пояснил Владимир Всеволодович, – может, я пойду?

– Брось! Ты же слышал, у нее иммунитет к нервным и психическим заболеваниям! Все очень серьезно! Я подтверждаю, что девушка абсолютно здорова психически, а значит, и не влюблена! – снова засмеялся Герман.

Серафиме все-таки пришлось увидеть Криса Геннадьевича на своей работе. Как ни странно, но вел он себя вполне сдержанно и прилично. Лицо его выражало высокомерие и расстройство, на Симу он смотрел, как на досадное недоразумение в своей жизни.