Исчезнувшая в облаках - Патрик Несс

– Они теперь живут вместе, – сказал Хэнк, заткнул вино пробкой и вновь отпугнул того же мужчину от холодильника. – Или что-то вроде этого.

– Вы чувствуете? – сказал Мехмет. – Как будто надвигается что-то большое…

– Думаю, в твоем случае это похмелье.

– Да ладно вам! Я что, похож на пьяную натуралку в гей-баре?

– Даже не догадываюсь, что ты хочешь этим сказать.

– Что-то на горизонте. Что-то, к чему все вот это… – Мехмет передразнил жест Хэнка со штопором, указав на толпу гостей, – постепенно движется. Что-то большое. Прекрасное и, я не знаю, ужасное… – Он оперся о барную стойку. – Помяните мое слово.

– Непременно помяну. – Хэнк подхватил напитки и направился в гостиную.

– Эй, погодите-ка! – окликнул его Мехмет.

– Что?

– Аманда попросила вас пообщаться со мной, потому что я турок?

Хэнк задумался, потом сказал:

– Скорей она просто намекнула.

– Вот вы где! – воскликнула Аманда, заглянув в спальню Джорджа.

Кумико ела руками нечто похожее на рис из большого блюдца.

Аманда подтолкнула вперед Джея-Пи:

– Ничего, если он здесь немного поспит?

Кумико кивнула на груду курток и плащей, которыми завалили кровать:

– По крайней мере, не замерзнет.

– Восемь сорок три! – считал Джей-Пи цифры с электронного будильника у изголовья.

– А по-французски?

– Папа говорит, что время не французское. Что время всегда только английское.

– Так или иначе, солнышко, тебе давно пора спать. – Аманда утолкала его под чье-то длинное пальто, и он тут же натянул на себя еще несколько других, закутавшись до самого носа. – Не задохнись.

– Ладно.

Она повернулась к Кумико:

– Он выключится через минуту, вот увидите.

– Очень славный малыш, – сказала Кумико.

– Да. Спасибо.

Кумико ткнула пальцем в блюдце:

– А я вот наслаждаюсь минуткой покоя. Прячусь от гостей, чтобы вернуться на вечеринку отдохнувшей.

– Всем так не терпится вас увидеть. Всем этим чужим людям с деньгами.

– Не думаю, что это взаимно…

Обе улыбнулись, и Кумико не сказала ничего, только съела щепотку риса. Это была их первая встреча с тех пор, как Кумико подарила Аманде табличку, и Аманду буквально разрывало от желания рассказать ей все, что она сдерживала в себе так долго. Это напоминало ей дни, когда она возвращалась из школы домой до самой макушки напичканной новыми знаниями и ей так отчаянно хотелось поделиться ими с мамой и папой, что оставалось загадкой, почему она до сих пор не взорвалась и все это не вывалилось на обеденный стол вперемешку с кишками, мозгами и кровью. Она часто думала, не случается ли подобное с единственными в семье детьми; что, возможно, будь у нее братья или сестры, они бы давно выбили из нее подобный энтузиазм. Она погладила уже заснувшего Джея-Пи по макушке и спросила себя: в день, когда смерть постучит у ее порога, вернется ли он домой, чтобы рассказать ей о динозаврах или треугольниках?

Но с чего начинать разговор с Кумико? С вопроса, переехала ли она к Джорджу? Или что за люди собрались внизу и собираются ли все они теперь стать частью их жизни? Или откуда возникли образы на табличке, которую Кумико подарила ей, и почему они вселяют в нее такую беспомощную, больную, агонизирующую надежду? Или почему она плачет при одной только мысли об этом? И почему перестала плакать от мыслей о чем бы то ни было еще?

И где была Кумико так долго? Куда запропастилась? Где ее носило? Где?! И как можно так страшно скучать по человеку, которого до сих пор видел только однажды?

Когда же она открыла рот, все, что вырвалось из него, было даже не «спасибо за табличку», а просто:

– А что это вы едите?

– Это похоже на сладкий рисовый пудинг, – ответила ей Кумико, но подняла палец, упреждая ее кивок. – Только не то, что ты думаешь. Кое-что из моего детства.

– Рецепт вашей мамы?

Кумико покачала головой:

– Мама была не самым лучшим поваром. Хочешь попробовать?

– О нет, спасибо, – сказала Аманда, хотя не могла отвести от тарелки глаз. – А вы теперь живете с моим отцом?

Кумико выдержала паузу, чтобы прожевать кусочек «пудинга».

– Это ведь не страшно?

– Конечно нет, – сказала Аманда. – Неожиданно немного, но…

– Но что?

– Да ничего. Просто вы буквально… выбили его из седла. Нашего Джорджа.

– Надеюсь, как раз этого я не делала, – сказала Кумико, отправляя в рот очередную щепотку риса. – Джордж для меня – все равно что скала в океане.

– А вы при этом волны?

В ответ Кумико опять улыбнулась. Но тут же снова нахмурилась:

– Твоя подруга…

– Подруга?

– Та, которую ты сегодня привела.

Лицо Аманды скривилось, в глазах промелькнула тревога.

– Ну, она мне совсем не подруга…

– Правда?

– Мы вместе работаем. У нее случился нервный срыв, я ее пожалела и позвала в гости. Надеюсь, это не страшно.

– Срыв?

– Да. Словно кто-то завел ее изнутри, да так сильно, что треснули шестеренки. Очень странно. Извините меня. Я должна была у вас спросить…

– Не волнуйся, если поступила так по доброте. Точно не хочешь попробовать? Так и заглядываешь мне в блюдце.

– Все толстые женщины делают это. Смотрят на еду.

Лицо Кумико вдруг стало удивленным – и, как ни странно, сердитым.

– Ты – не толстая, – отрезала она. – Ты, которая говоришь правду даже себе во вред, как ты можешь этого не видеть?

– Я пыталась пошутить, – быстро сказала Аманда. – Я вовсе не думаю, что я…

– Вот этого я никогда не пойму, – перебив ее, продолжала Кумико. – Неспособность людей видеть себя отчетливо. Видеть то, чем они являются на самом деле, а вовсе не то, на что они боятся походить или, наоборот, походить мечтают. Почему вам никогда не хватает того, кто вы есть?

– Кому? Мне? Или всем вокруг?

– Если б вы могли видеть о себе только правду…

– Тогда б мы не были людьми.

Кумико вдруг остановилась – так внезапно, точно ей влепили пощечину, и, как ни странно, словно даже чему-то обрадовалась:

– Неужели? Ты, правда, так думаешь?

– Я думаю, быть человеком – значит сильно к чему-то стремиться, – ответила Аманда. – Сильно чего-то желать. Сильно в чем-то нуждаться. И почти всегда это есть в нас. Такая разновидность яда, который отравляет все вокруг.