Ночь, когда мы исчезли - Николай Викторович Кононов

Выяснилось, что это была последняя жертва старой вере от её отца, который вскоре уехал от своей общины вниз по Ваге. У него были лесозаводы, и он разлюбил всё это древлее благочестие. «Мечтал, чтобы я выучилась лучше него, — сказала в тот раз Тея. — Сначала позвал англичанку, и она нас с братьями учила. Мы её дразнили: „Мисс Валентай, вниз полетай“, а она подплакивала, потому что считала это проявлением ласковости. А после гимназии отец отправил меня в Лондон учиться естествознанию, у его фирмы там представитель был…»

А может, она это и позже рассказывала. Всё смешалось, знаете…

Так или иначе, Тея выучилась в университете и перебралась в Париж. После первой революции она вернулась, но у власти оказались большевики, и пришлось ехать обратно, так как фабрикантов от мала до велика начали арестовывать. В Париж отправилась вся семья. Лесозаводы прикарманили красные, деньги спасти не удалось, и отец нанялся инженером на водную станцию…

Да, это она рассказала позже. На первой встрече Тея не вдавалась в подробности, поскольку спешила. «Мать и так всегда плакала по утерянному древлему благочестию, — впервые за прогулку улыбнулась она, — а после встречи в Париже совсем не смогла со мной разговаривать. Ну я переживала, переживала, и теперь работаю я здесь, в интернате».

Я сразу понял, о каком интернате речь. Можно было догадаться. У самой станции, скрытый от пассажиров вишнями и яблонями, стоял белёный двухэтажный дом — вытянутый, о двух входах. Пасека, крошечное поле для работы воспитанниц на земле, гимнастические снаряды.

В конторе у Вальницкого и в «Соколе» все подозревали интернат в чём-то нехорошем. Там учились девочки из бедных семей, бесплатно, а все их расходы оплачивала странная пожилая женщина, которую я видел однажды проезжающей в дрожках — запомнил её округлый, горделиво приподнятый подбородок. Согласно одним слухам, ей жертвовали деньги американские суфражистки, симпатизирующие революции. Согласно другим, интернату помогала лично жена президента Масарика. Пожилую даму называли Бабушкой.

Все эти сложности пронеслись в моём сознании, и мышцы лица, видимо, сложили скептическую гримасу. «О да, я вижу, вы наслышаны, — произнесла Тея. Мы достигли вокзальной площади. — Давайте я вам сразу скажу, что Бабушка безвредна и все эти слухи, что она воспитанниц заставляет молиться Карлу Марксу, — это полная ерунда. Нам едва разрешили учить на русском. За нами пристально следят».

«Не знаю почему, — ответил я, — но мне совершенно не верится, что ваша Бабушка — просто благотворительница и приехала сюда, на эту спорную землю, безо всякой затеи». «Ф-ф-ф-фи, — просвистала Тея, — во-первых, это не моя бабушка, а во-вторых, давайте я вам всё расскажу, только не сейчас — сейчас я должна отпустить Наталью Романовну, которая и так лишний час ждёт в интернате».

Приложение: справка службы MI6

(антисоветская деятельность)

Упомянутая источником Бабушка, она же Бабушка русской революции — Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, в девичестве Вериго.

Родилась в 1844-м в Иванове, получила классическое образование. Учась в Петербурге, влилась в кружок анархистов. Вернувшись домой, вышла замуж за помещика, родила сына, но вскоре оставила обоих и посвятила себя революционной деятельности. Переодевшись странницей, агитировала крестьян за вооружённые восстания против правящих классов. Быстро убедившись, что в России такой вид пропаганды не работает, стала сторонницей вооружённого террора. В 1874-м арестована и сослана в Восточную Сибирь, неоднократно пыталась бежать. В 1891-м определена крестьянкой, получила паспорт и право жить только в Сибири.

Спустя пять лет амнистирована и перебралась в Москву, где жила нелегально. Поддерживала радикальных социалистов и террористическое крыло эсеров. В 1903-м вынуждена бежать в Швейцарию. Участвовала в конгрессе Второго интернационала, познакомилась с одним из главных теоретиков анархизма Петром Кропоткиным, ездила в Соединённые Штаты Америки собирать средства для левых движений. После Первой русской революции вернулась, но вновь была арестована и сослана в якутское село.

В 1917-м её лично вернул оттуда эсер Александр Керенский, который летом после Февральской революции стал председателем правительства. Тогда Брешко-Брешковская и была наречена Бабушкой революции. Она открыто называла большевиков бандитами, предлагала Керенскому арестовать и утопить лидеров ВКП(б) и дискутировала с Кропоткиным о применении анархических практик в новой России.

После начала красного террора и арестов анархистов Брешко-Брешковская уехала в Самару, а затем в Челябинск, где зрело массовое сопротивление большевикам. Затем отбыла через Владивосток и Японию в США с целью сбора средств для повстанцев. Выступала в Лиге женщин, имела обширную поддержку среди феминисток (Алиса Стоун-Блэквелл и др.).

В 1920-м Брешко-Брешковская переехала в Париж и из-за поражения белого движения в России задержалась там на два года. Затем по приглашению жены президента Чехии Масарика перебралась в Подкарпатскую Русь, где вошла в Комитет школьной помощи и потратила средства благотворителей на просветительскую деятельность. Ею были открыты интернаты для девочек и мальчиков из бедных семей в Мукачеве и Ужгороде. На момент знакомства с Леонидом Ирой постоянного места жительства не имела и квартировала то в одном интернате, то в другом.

Меня охватила дрожь. Вернувшись на квартиру, я швырнул в камин трехдневный запас чурбачков… Где кончается вожделение тела и начинается вожделение ума — этот вопрос был новым для меня. Раньше меня посещало лишь вожделение тела, но с первого же вечера я мечтал властвовать над Теей безраздельно.

Правда, я совершенно не понимал, что делать, потому что Тея при всей простоте была чем-то совсем иным, незнакомым. То ли коммунистка, то ли суфражистка, то ли масонка. Прощаясь, мы договорились пройтись от интерната вдоль железнодорожных садов к мосту, и я едва дотерпел до той встречи.

Тея явилась с сумкой интернатских яблок. «Слушайте, ну вы же не безголовый монархист, я вижу, — сказала она спустя два дня, как всегда сразу, с ходу. — Я могу вам всё рассказать, и вы всё поймёте, как есть, правда?» В её взгляде вспыхнула вдруг такая тоска, что я чуть не сгорел на месте.

«Что бы кто ни говорил — а про Бабушку говорят, что она чёрта под юбкой из Америки притащила, — она не богатейка и меценатка, а поперву несчастный человек. Вы представляете разницу между коммунистической идеей, безвластием, иначе называемым анархией, и большевизмом?» Вспомнился случайный и жестокий расстрел в Екатеринодаре, и я ответил: «Не вижу никакой разницы, один и тот же хаос и безумие».

«О нет, — вздохнула она, — но вы сообразительный, и я объясню. Коммунисты хотят равенства прав, доходов и возможностей, а ещё — убрать от штурвала прежних хозяев жизни и посадить вместо них избранников от пролетариата. Анархисты тоже стремятся к всеобщему равенству, но хотят жить вообще без государства, то есть без центрального правительства, армии, полиции, налоговых сборов и прочего. Мысль их в том, чтобы людские объединения сами правили в